Жажда/water (СИ)

С отцом. Разобрался со всем этим. Может быть, одно последнее наказание. Но не больше. Грейнджер. Больше никаких Грейнджер, чтобы е**ть мозги и напрягать член. И притягивать глаза Драко к своему рту, к влажным, припухшим, раскрасневшимся губам, к шее — средоточию крови, стенкам ее влажного распухшего рта. И внутри всего этого. Его дыхание. Его язык. Его пальцы. Его член. Этот жар, сосущий влажный жар. Она, упавшая на колени; обхватившие его пальцы, порхающий вокруг язык. Губы, сочащиеся, кровоточащие. Тугие. И слышать, как она задыхается под ним.

У Драко опять стоял. Так просто. Так просто, чтобы он встал — всего лишь языки, одна мысль о языках. А иногда.

Одна мысль о ее глазах.

Полное ох*ение.

Но маленький рот Грейнджер. Распахнутый до хруста челюстей, руки, сжимающие его, и он входит. Изо всех сил. Быстро. Сильнее и быстрее и глубже к ней в горло, чтобы почувствовать его дно. И все это время ее губы, ее губы так туго… он мог бы…

Рука Драко потянулась к члену. Он тер его сквозь штаны. Яростно. Даже не замечая этого. Ну вот, приехали. Стоило ему подумать, как это — делать с ней все эти похабные вещи. Злые. Аморальные. Восхитительно извращенно гедонистические. Безнравственные. И необходимые. Это слово начинало заслонять собой все.

Необходимые.

А Грейнджер стонала бы. Негромко. Не как Пэнси. Но она бы стонала — приглушено, тонко, остро, возбуждающе.

Шептать ей эти маленькие грязные штучки. От которых она станет мокрой. Чтобы бедра покрылись смазкой. И она извивалась, насаживаясь на его пальцы.

А потом — почувствовать ее языком. Проникнуть внутрь. Чтобы она скакала на его члене. Жестко и яростно. Грейнджер.

Грейнджер.

Мозг Драко как будто взорвался. Так быстро. Так больно. Стены рушились. А он был заперт внутри, в ловушке, с ней, с ее влажной и беззащитной и рвущейся кожей. Вспарывающие ногти. Терзающие зубы.

Хватаясь за ее волосы. Толкая изо всех сил на себя, проникая как можно глубже, в горло, в мозг. И ее холодные пальцы, обхватившие его ствол.

Этих мыслей было совершенно недостаточно. Даже близко. Он не мог увидеть этого. Не мог почувствовать.

Эти мысли. Они ненастоящие.

И единственная картинка в его мозгу, единственная четкая и настоящая и уместная часть Грейнджер — когда он кончил в штаны, прижавшись к своей дикой, безжалостной, раскаленной руке — смотрела на него сквозь его собственные сомкнутые веки. Ее глаза.

Эти глаза.

«Твои глаза, Грейнджер».

Он лежал на траве. Задыхаясь. Холодный воздух терзал и обжигал рвущуюся ткань легких. Наполнял ноздри и кружил голову. Звон. Его мозг звенел так громко.

Волны отвращения догнали его.

«Посмотрите на него. Валяется в грязи. Промерзший до костей.

Дрочит, как пятиклассник.

И кончает при мысли о ее глазах». Ее идиотских выцарапать-бы-их глазах. Меньше чем за минуту. Чертову минуту. Все это было неправильно. До последней мелочи. До костей, до сердцевины.

И где она сейчас? Вероятно, с Поттером, дает ему проделывать с собой все эти вещи. Возможно, разрешает ему самозабвенно целовать свою грязную п**у. В виде извинения. За то, что он был таким нехорошим мальчиком.

Нет. Все, что ему нужно — это удовлетворить потребность. После этого желание исчезнет, и он будет свободен. Его единственная проблема. Потребность чувствовать ее. Жажда запретного.

Наверняка. Потому что Драко так привык иметь всех и все, что хотел, или нуждался, — и использовал, пока они не ломались. Это было его, так почему бы не взять? Но только не нее. Она была неприкасаемой. Грязной неприкасаемой, и нет никакой причины, почему бы ему не поиметь ее.

Проблема была в том, что он не мог.

Как просто. Все, что ему нужно. Было это.

Смочь.

Поиметь ее.

Только один раз. По-быстрому. Только чтобы отметиться. А потом он заставит каждую частичку ее расплачиваться за то, что она сделала с его мозгами.

Да. Это имеет смысл. Это похоже на план. Грандиозно извращенный Малфоевский план. Невыразимо омерзительный. Но то… что касается крови и происхождения и невообразимого отвращения… он разберется с этим позже. Сейчас есть только один способ.

Медленно, нестройно, в его голове опять завелась тяжелая ритмичная музыка.

* * *

Гермиона сидела у стены, подняв колени, ссутулившись, неподвижно глядя на дверь прямо перед собой.

Она смотрела на нее уже, наверное, целый час. Целый час с тех пор, как она стряхнула с себя руку Гарри, проорала что-то насчет «принимать слишком близко к сердцу», «заходить слишком далеко», о том, что любое рукоприкладство жалко, и, самое главное, о том, как важно, чтобы ее, наконец, оставили в покое, на фиг.

Она никого не встретила, когда шла по коридорам. Она бы побежала. Но ей некуда было спешить. Когда она услышала шум, проходя мимо главного зала, ее пронзила тоска. По этому месту. По удобному, безопасному, милому духу детства, витающему вокруг этих дверей.

Она должна была быть там. С Роном. С Гарри. Счастливой.

А вместо этого прошла мимо, как не своя. Прошла, как будто могла заразить его отчаянной растерянностью, веющей от каждого ее вздоха.