Жажда жить

Меню состояло из титульного листа с датой и изображением головы индейца, сильно напоминающей аборигена, рекламирующего шоколадные изделия фирмы «Самосет», двух страниц с номерами столиков и перечнем гостей в алфавитном порядке. Справа от себя Грейс усадила Данкана Партриджа, слева — Пола Райхельдерфера. Пожилой господин был словоохотлив, как наполовину отставной адвокат, соединяющий в себе самомнение, основанное на прошлых успехах, высокомерие человека, родившегося некогда в преуспевающей семье, и уверенность, которая приходит с привычкой к тому, что тебя слушают. В минуты молчания он лишь ждал, когда заговорит вновь, и использовал их для того, чтобы убрать с тарелок все, что на них лежит. Безобразие, говорил он, что старый профессор Шофшталь не организовал музыку; дело, наверное, в том, что члены семьи начинают немного стесняться старика. Отпечатанные меню, продолжал он, невольно принимая сторону метрдотеля, — это деньги на ветер, все равно гости их выбросят, а каждый будет есть, что стоит перед ним на столе, выбора нет, а иначе для чего существуют меню, как не для того, чтобы человек решил, что ему по вкусу. Он устал, его уже тошнит, не умолкал Партридж, от столового и постельного белья, жесткого, как крахмальная рубашка; кстати, коль скоро уж речь зашла о рубашках, кто позволил пустить сюда людей в смокингах? Смокинг на таких мероприятиях, как нынешнее, не более уместен, чем бриджи для игры в гольф. Или вроде того. Смокинги уместны на мальчишниках, а не в присутствии дам.

— Вон там, через два стола от нас, я вижу четверых в смокингах. Надо бы, конечно, поговорить с ними, только шум поднимать не хочется.

Грейс послушно посмотрела в ту сторону и увидела, что один из упомянутых четверых — это Роджер Бэннон и он ей кланяется. Грейс кивнула в ответ. Пол заметил этот обмен приветствиями и тоже кивнул Бэннону.

— Вы что, знаете, этого малого? — спросил Данкан Партридж.

— Не то слово, — бросил Пол.

— В таком случае, если это ваш приятель, может, вы сыграете роль портного и дадите ему добрый совет. Грейс, девочка, тебе бы тоже стоило поговорить с ним. Может, мягкое женское прикосновение…

— Вряд ли Грейс знакома с ним, — поспешно вклинился Пол. — Это он мне кивнул, а Грейс показалось, что ей.

— Мог бы дождаться, пока дама первой его заметит, — проворчал Партридж. Он снял очки. — А ну-ка посмотрим, кто это такой. Ах вон оно что, — протянул Партридж и, вновь нацепив очки на нос, наклонился к Грейс и прошептал: — Кажется, я ступил кое во что. Извини, детка. Прощен?

— Ну конечно, — рассмеялась Грейс.

— Пусть это будет между нами, — снова наклонился к ней старый законник. — Если Пол знает, что вы знакомы, пусть это останется между нами.

— Спасибо.

Партридж отставил в сторону смокинги и Бэннона, но продолжал свои бесконечные монологи и замолк только тогда, когда принесли десерт.

— Вот тебе на!

— Что такое? — спросила Грейс.

— Чарли Джей собственной персоной, но кто это с ним? Док Уолтауэр пришел поздравить. Право, он заслуживает некоторой порции аплодисментов.

Партридж поднялся со своего места, не обращая внимания, что все остальные по-прежнему сидят, хлопнул в ладоши и, стоя, аплодировал до тех пор, пока к нему не присоединились остальные. Новый и старый мэры улыбались и раскланивались во все стороны.

— И как же вам удалось разглядеть их в очках? В других случаях вы их снимаете? — поинтересовалась Грейс.

— Я и сейчас снял, — парировал Партридж. — К тому же всегда можно увидеть то, что хочешь, а?

— Старый вы греховодник, — засмеялась Грейс.

— Был, был в свое время, не отрицаю. Ладно, полагаю, можно и сесть. Чарли вон сел. Теперь кто-нибудь поднимется, минут пять будет говорить, не называя имени Чарли, потом споет ему такой дифирамб, будто это не живой человек, а мумия, а Чарли будет сидеть, слушать и впрямь как мумия. Потом встанет и будет говорить, говорить, говорить. Скромно. Удивленно. А мы будем сидеть на своих местах, думать и говорить себе, что если бы его сегодня не выбрали, это был бы величайший сюрприз во всей истории Соединенных Штатов — по крайней мере с тех пор, как мистер Хьюз проиграл выборы. И я-то уж точно скажу себе: «Чарли, если бы ты не был избран, я бы потребовал назад свои деньги». Грейс, если вы извините мое любопытство, сколько лично вам стоила скромность Чарли?

— Э-э, дайте подумать. Пятьсот долларов, потом еще пятьсот, потом двести пятьдесят. Итого тысяча двести пятьдесят.

— Ясно. Немного больше, — подмигнул он Грейс, — чем я пожертвовал на то, чтобы иметь хорошую власть. Ну, вы-то, Пол, приезжий, вас эти игры не касаются.

— Отчего же. Не забывайте, я в графстве Несквехела, да и в самом Форт-Пенне веду немало дел, так что тоже вложил несколько долларов.

— Интересно, сколько всего Чарли насобирал. А еще интереснее, побил ли он рекорд Уолтауэра по голосам.

— Наверное, завтра в «Часовом» прочитаем, — заметила Грейс.