Жажда жить

— Да, — кивнула Бетти. — Безнадежное.

— И кто же он?

— Настолько безнадежное, что она даже имени называть не хочет. А я рада, что не знаю.

— Отчего же? — удивился Эдгар. — Можно было бы пригласить его сюда.

— Вряд ли. Не думаю, что он бы пришел, кто бы он ни был. Впрочем, знать, кто это, я не хочу, потому что снова, как два года назад, судачить начнет прислуга. Помнишь? Когда Сидни умер, а потом Билли, и ей было так плохо? А теперь вот Роджер Бэннон. И если бы я знала, кто он, этот нынешний, то сама бы уподобилась прислуге и гадала, может, и ему не повезет.

— Ну вот. Судьба. Суеверие все это.

— Пусть так, но у прислуги другого слова нет. Судьба. Мало того, могут сказать, что это она так подействовала на Роджера Бэннона, что он сел за руль пьяный и разбился. Правда, это не обязательно судьба.

— Сидни и Билли умерли от детского паралича.

— Может, Сидни не заболел бы, если б поехал с Грейс в Кейп-Мэй, так что и тут судьба ни при чем. А Билли заболел, как только вернулся домой.

— А Грейс не заболела, да и двое других детей тоже.

— Слушай, я не пытаюсь что-то доказать. Мне вообще больше не хочется говорить на эту тему, но если бы я знала имя этого человека, оно наверняка застряло бы у меня в памяти. Тут уж ничего не поделаешь. И у тебя, кстати, тоже.

— Пожалуй.

— Анну нам тоже придется пригласить пожить у нас, — помолчав, сказала Бетти.

— Само собой.

— Эдгар, милый, а ведь тебе не нравится, что я уговорила Грейс остаться здесь.

— С чего ты взяла? Это твой долг, вы ведь подруги.

— И все равно не нравится, — упрямо повторила Бетти.

— Что ж, не буду делать вид, будто мне надоело жить в привычной обстановке. Ни с того ни с сего на нас обрушивается больной человек, две непонятные женщины в белом, девочка, ее дядя и как минимум один врач. Разве в такой обстановке не естественно было бы сказать, что с меня вполне хватает собственной семьи?

— Разумеется.

— Ну вот, я и сказал, и мне полегчало. Больше не скажу ни слова, разве что ты сделала то, что должна была сделать. Это благородный поступок, и ты заслуживаешь только уважения. А теперь, может, отправимся к себе в покои и продолжим разговор в более уютной обстановке? Завтра мне предстоит нацепить свою шапочку и красноречиво произнести сокрушительную речь по делу «Шофшталь против Пенсильванской железной дороги», там возник небольшой спор об имущественных правах. Плотовщики шум поднимут, услышав мой громоподобный глас во дворце правосудия, когда речь зайдет о межевании и тому подобном.

— Не так громко, Эдгар. Я спущусь в кухню, посмотрю, все ли в порядке, и сразу вернусь.

— Поторопись, женщина. Как ты можешь отвлекать меня своей болтовней о всяких там сковородках да кастрюлях?

— Одна нога там, другая здесь.

— Свет оставить?

— Да, так в коридоре лучше видно, если ночной сиделке вдруг понадобится спуститься.

Мартиндейлы и Брок решили не привлекать другого врача: на третий день, в среду, О’Брайан заявил, что у Грейс однозначно пневмония. Высокая температура, слабость, бред, мокрота при кашле. Дом превратился в обитель молчания и едва слышных шагов. Когда садовнику по неосторожности случилось задеть ножницами баллон с кислородом, его обругали шепотом; привычными стали ранее незнакомые звуки, вроде звяканья склянок в черной сумке доктора О’Брайана, и приглушенного звона кухонного колокольчика, и окликов посыльного из цветочного магазина с неизменной фразой «Цветы для Тейт, распишитесь здесь» — того самого, что на той же неделе произносил: «Цветы для Гренвилл, распишитесь здесь» и «Цветы для Бэннона, распишитесь здесь». И звук, который по ночам разрывал тишину дома: кашель Грейс, начинающийся с громкого прерывистого откашливания, а затем учащающийся и постепенно глохнущий.

Время посещений — Бетти, Анны, Брока — было укорочено: сиделка заметила, что Грейс становится труднее поднимать руку, приветствуя гостей. А в пятницу, по предложению мисс Кармоди и указанию доктора О’Брайана, к Грейс вообще перестали пускать кого-либо.

— Мисс Кармоди, — спросила ее в тот день Бетти, — кого-нибудь конкретно она к себе зовет?

— Да нет как будто, миссис Мартиндейл. Вы хотите сказать — в бреду?

— Да.

— Нет, — покачала головой сиделка. — Но даже если и так, я бы не стала обращать на это особого внимания. Больные в бреду часто зовут тех, кого им вовсе не хочется видеть, могут называть имена, которые, допустим, попадались в газете, имена совершенно незнакомых людей.

— Ясно.

— Когда появится этот паренек, я о Джеке, мы позволим ей повидаться с ним. Насколько я понимаю, он будет сегодня днем. Пусть зайдет к ней на минуту. Но, возвращаясь к вашему вопросу, бредящих очень редко можно понять.

— Благодарю вас, мисс Кармоди.

— Не за что.