Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

Они уселись друг против друга и молча курили, погрузившись в раздумье.

— Полагаю, для вас не секрет, Руссо, что вас называют сумасшедшим?

— О, конечно. Говорят, что в Гааге вас тоже считали сумасшедшим.

— Да, это правда.

— Пусть думают, что хотят. Когда-нибудь мои полотна будут висеть в Люксембургском музее.

— А мои в Лувре! — подхватил Винсент.

Они взглянули друг другу в глаза и вдруг громко, от всего сердца расхохотались.

— А ведь они правы, Анри, — сказал Винсент. — Мы в есть сумасшедшие!

— Так не пойти ли нам выпить по стаканчику? — предложил Руссо.

7

Гоген постучал в дверь квартиры Ван Гогов в среду, незадолго перед обедом.

— Твой брат просил меня отвести тебя сегодня в кафе «Батиньоль». Сам он будет допоздна работать в галерее. А, вот интересные полотна! Можно взглянуть?

— Разумеется. Одно из них я написал в Брабанте, другие в Гааге.

Гоген рассматривал картины долго и пристально. Несколько раз он поднимал руку и открывал рот, словно собираясь заговорить. Но ему, видимо, было трудно выразить свои мысли.

— Прости меня за откровенный вопрос, Винсент, — сказал он наконец, — но ты, случайно, не эпилептик?

Винсент в это время надевал овчинный полушубок, который он, к ужасу Тео, купил в лавке подержанных вещей и никак не хотел с ним расстаться. Он повернулся и поглядел на Гогена:

— Кто я, по-твоему?

— Я спрашиваю, ты не эпилептик? Ну, не из тех, у кого бывают нервные припадки?

— Насколько мне известно, нет. А почему ты об этом спрашиваешь, Гоген?

— Понимаешь… твои картины… кажется, что они вот-вот взорвутся и спалят самый холст. Когда я гляжу на твои работы… и это уже не первый раз… я чувствую нервное возбуждение, которое не в силах подавить. Я чувствую, что если не взорвется картина, то взорвусь я! Ты знаешь, где у меня особенно отзывается твоя живопись?

— Не знаю. Где же?

— В кишках. У меня выворачивает все нутро. Так давит и крутит, что я еле сдерживаюсь.

— Что ж, может быть, я стану сбывать свои произведения в качестве слабительного. Повесишь такую картину в уборной и поглядывай на нее ежедневно в определенный час.

— Говоря серьезно, я вряд ли смог бы жить среди твоих картин, Винсент. Они свели бы меня с ума за одну неделю.

— Ну, пойдем?

Они поднялись по улице Монмартр к бульвару Клиши.

— Ты еще не обедал? — спросил Гоген.

— Нет. А ты?

— Тоже нет. Не зайти ли нам к Батай?

— Прекрасная мысль. Деньги у тебя есть?

— Ни сантима. А у тебя?

— Как всегда, в кармане пусто. Я думал, что меня накормит Тео.

— Черт побери! Тогда, пожалуй, нам не пообедать.

— Давай все-таки зайдем и посмотрим, какое там сегодня дежурное блюдо.

Они прошли вверх по улице Лепик, затем повернули направо, на улицу Аббатисы. У мадам Батай на одном из искусственных деревьев, стоявших у входной двери, висело написанное чернилами меню.

— М-мм, — промычал Винсент. — Телятина с зеленым горошком. Мое любимое блюдо.

— Терпеть не могу телятину, — отозвался Гоген. — Я даже рад, что мне не придется здесь обедать.

— Какая чушь!

Они побрели дальше и скоро очутились в маленьком садике у подножия Монмартра.

— Ба! — воскликнул Гоген. — Вон видишь, — Поль Сезанн спит на скамейке. Но почему этот кретин кладет башмаки вместо подушки под голову — ума не приложу. Давай-ка разбудим его.

Он снял с себя ремень, сложил его вдвое и хлестнул им по босым ногам спящего. Сезанн подскочил с криком боли.

— Гоген, ты чертов садист! Что за идиотские шутки? Когда-нибудь я размозжу тебе череп!

— Так тебе и надо, не выставляй голые ноги. И зачем ты кладешь свои грязные провансальские башмаки под голову вместо подушки? Лучше уж спать на голой скамье, — так гораздо удобней.

Сезанн вытер ладонью ноги, натянул башмаки и ворчливо сказал:

— Я кладу башмаки под голову не вместо подушив. Я делаю это затем, чтобы, пока я сплю, их никто не стащил!

Гоген повернулся к Винсенту.

— Послушать его, так перед нами голодающий художник, не правда ли? А у его отца целый банк, ему принадлежит почти весь город Экс в Провансе. Поль, это Винсент Ван Гог, брат Тео.

Сезанн и Винсент пожали друг другу руки.

— Очень жаль, Сезанн, что мы не наткнулись на тебя полчаса назад, — сказал Гоген. — Ты бы пошел вместе с нами обедать. У Батай сегодня такая телятина с горошком, какой я еще никогда не пробовал.

— В самом деле хорошая телятина, а? — заинтересовался Сезанн.

— Хорошая? Изумительная! Правда, Винсент?

— Да что говорить!

— Тогда, я думаю, надо пойти попробовать. Вы не составите мне компанию?

— Не знаю, смогу ли я съесть еще одну порцию. А ты, Винсент?

— Право, едва ли. Но если господин Сезанн настаивает…

— Ну, будь другом, Гоген! Ты знаешь, я ненавижу есть в одиночестве. Закажем чего-нибудь еще, если вы уже объелись телятиной.

— Ну хорошо, только ради тебя, Поль. Пойдем, Винсент.

Они вновь вернулись на улицу Аббатисы и вошли в ресторан «Батай».

— Добрый вечер, господа, — приветствовал их официант. — Что прикажете подать?

— Принесите три дежурных блюда, — сказал Гоген.

— Хорошо. А какое вино?

— А уж вино, Сезанн, выбирай сам. Ты в этом разбираешься гораздо лучше меня.

— Ну, что ж, тут есть сент-эстеф, бордо, сотерн, бон…