Запряженная в полевую кухню, маленькая кобылка съежилась под дождем и дрожит мелкой дрожью. Кухонная печурка открыта, из нее вылетают искры и с шипением гаснут. Огромный котел полуоткрыт, и из него валит пар. Пулеметчики спокойно стоят в очереди, один за другим подают повару свои котелки. Тот быстро наполняет их похлебкой и на чем свет стоит клянет дождь, который льет не переставая.
— Не ругайся, — успокаивает его кто-то из пулеметчиков, — он же тебе помогает, недостачи не будет.
Все хохочут.
— А если суп испортится? — вздыхает повар.
— Только бы голова твоя уцелела, по всему видно — товар дорогой.
Очередь опять закатилась смехом.
А дождь не смеется. Он знай себе крутит свой жернов.
Я люблю нет-нет да «покусывать» противника. Покручу телефон и приказываю своим:
— Сахнов, слушай ориентир пять, прицел десять, угол шесть с половиной. Двенадцатью минами — беглый огонь!..
И по моему приказу сто сорок четыре мины вылетают из двенадцати минометов и все обрушиваются на Званку. Я понимаю, что своевольничаю и меня могут за это взгреть, но ничего не могу с собой поделать. Иной раз еще и километра на два дальше Званок направляю огонь, стоит мне только завидеть там дымок или услышать гул моторов. И этим я, надо сказать, очень даже здорово злю немца, не даю ему спокойно спать и по ответному огню чую, что прыти у него уже поубавилось.
Светает. На другом берегу реки, в низине, я приметил какую-то черную точку. Глянул в стереотрубу, а это человек. Удивительно то, что он в нашей форме и автомат у него наш.
Я поспешил «разбудить» его. Может, кто из наших, пленный? Или немецкий разведчик в нашей форме? Похоже, он только прикинулся убитым.
Лежит в низине, следовательно, пулеметы наши его не могут достать. Автоматная очередь тоже не возьмет, до него метров шестьсот пятьдесят. Только минометным огнем можно взять в щупальца, навесным.
— Сахнов, будь наготове!..
Первые три мины я положил на таком расстоянии от цели, чтобы не тронуть его. Он не двинулся с места. Я послал еще три мины. Еще и еще бил.
И цель наконец вскочила и ринулась в сторону немцев.
Оттуда помахали рукой. Я перенес огонь на пересечение его пути. Надо во что бы то ни стало уничтожить сукина сына.
— Сахнов, беглый огонь десятью минами!..
Цель моя хоть и не без труда, но одолевает крутой склон. Вот-вот доберется до своих. Я злюсь. Огонь, огонь!.. Наконец он упал, прямо у самых немецких окопов, упал и скатился вниз…
И странно, но мне стало как-то не по себе. Ведь я же убил его. Однако чего это я так размяк? Это же враг, он пришел убить меня, я не дался, сам его уложил. Все справедливо и естественно. Только мне не очень-то по нутру эдакие «естественные» поступки.
Загадочна человеческая душа.
«Западноармянские поэты» иссякают. Я все продолжаю писать письма на страничках этой книги. Молодцы издатели: бумага что надо и страницы полупустые. А пишу я всего по нескольку строк.
Ежедневные боевые донесения пишу между колонками «Правды» или «Красной звезды» или на промасленных обертках. Не только бумаги — у многих даже ложек нет и котелков. Ложки вырезают из дерева.
Керосин нам и не снится. В землянках жжем лучину. Ноздри у нас закоптились, как дымоходы. Откашливаешься черной сажей.
Октябрьские праздники провели на позициях. Выдали нам по сто граммов водки, и посылки пришли. На мою долю выпала из Кировской области, от старушки какой-то. «Сынок, да убережет тебя бог». В посылке нет ни острого, ни водочки. Бабушка моя, похоже, не очень-то богата. У меня даже сердце защемило от жалости. Спасибо ей, она подарила мне самое дорогое: «Сынок, да убережет тебя бог». Доброту подарила.
Составляю словарик: перевожу на армянский военные термины и названия. Мина, миномет, минометный. Землянка, блиндаж, окоп. Дзот. Амбразура. Наводчик. Ствол… Что сказали бы наши лингвисты, доведись им заглянуть в мой словарик?..
Армяне мне встречаются очень редко. Серожа и того совсем потерял из виду. Не знаю даже, где он сейчас. Встретив армянина, я всякий раз первым долгом спрашиваю:
— Новой песни не знаешь?
Земляки дивятся:
— Нашел время о песнях!..
Выпало много-много снега, но морозы пока еще терпимые. Нам выдали зимнее обмундирование: ушанки, теплое белье, телогрейки, ватные брюки, рукавицы, овчинные полушубки. В них особенно тепло и уютно. Но плохо, что и паразитам тоже раздолье: размножаются, как в инкубаторе…
Я устроил баню-шалаш: выстелил траншею еловыми ветками и сверху ими же накрыл. Нагрели воды в жестяной бочке, и я отменно выкупался. Потом еще и пулеметчиков пригласил:
— Эй, ребята, идите в баньку мыться!
Командир пулеметной роты дал мне за это в награду два листа бумаги для писем.
— Банька у тебя, браток, славная!
Мой метод борьбы со вшами — огнем их жарить — устарел. К нам в полк прислали специальную дезкамеру.
Сегодня шестнадцатое октября. Через два месяца и двенадцать дней мне исполнится девятнадцать. В записях моих благословение.