Читаем Жажду — дайте воды полностью

Запряженная в полевую кухню, маленькая кобылка съежилась под дождем и дрожит мелкой дрожью. Кухонная печурка открыта, из нее вылетают искры и с шипением гаснут. Огромный котел полуоткрыт, и из него валит пар. Пулеметчики спокойно стоят в очереди, один за другим подают повару свои котелки. Тот быстро наполняет их похлебкой и на чем свет стоит клянет дождь, который льет не переставая.

— Не ругайся, — успокаивает его кто-то из пулеметчиков, — он же тебе помогает, недостачи не будет.

Все хохочут.

— А если суп испортится? — вздыхает повар.

— Только бы голова твоя уцелела, по всему видно — товар дорогой.

Очередь опять закатилась смехом.

А дождь не смеется. Он знай себе крутит свой жернов.

* * *

Я люблю нет-нет да «покусывать» противника. Покручу телефон и приказываю своим:

— Сахнов, слушай ориентир пять, прицел десять, угол шесть с половиной. Двенадцатью минами — беглый огонь!..

И по моему приказу сто сорок четыре мины вылетают из двенадцати минометов и все обрушиваются на Званку. Я понимаю, что своевольничаю и меня могут за это взгреть, но ничего не могу с собой поделать. Иной раз еще и километра на два дальше Званок направляю огонь, стоит мне только завидеть там дымок или услышать гул моторов. И этим я, надо сказать, очень даже здорово злю немца, не даю ему спокойно спать и по ответному огню чую, что прыти у него уже поубавилось.

* * *

Светает. На другом берегу реки, в низине, я приметил какую-то черную точку. Глянул в стереотрубу, а это человек. Удивительно то, что он в нашей форме и автомат у него наш.

Я поспешил «разбудить» его. Может, кто из наших, пленный? Или немецкий разведчик в нашей форме? Похоже, он только прикинулся убитым.

Лежит в низине, следовательно, пулеметы наши его не могут достать. Автоматная очередь тоже не возьмет, до него метров шестьсот пятьдесят. Только минометным огнем можно взять в щупальца, навесным.

— Сахнов, будь наготове!..

Первые три мины я положил на таком расстоянии от цели, чтобы не тронуть его. Он не двинулся с места. Я послал еще три мины. Еще и еще бил.

И цель наконец вскочила и ринулась в сторону немцев.

Оттуда помахали рукой. Я перенес огонь на пересечение его пути. Надо во что бы то ни стало уничтожить сукина сына.

— Сахнов, беглый огонь десятью минами!..

Цель моя хоть и не без труда, но одолевает крутой склон. Вот-вот доберется до своих. Я злюсь. Огонь, огонь!.. Наконец он упал, прямо у самых немецких окопов, упал и скатился вниз…

И странно, но мне стало как-то не по себе. Ведь я же убил его. Однако чего это я так размяк? Это же враг, он пришел убить меня, я не дался, сам его уложил. Все справедливо и естественно. Только мне не очень-то по нутру эдакие «естественные» поступки.

Загадочна человеческая душа.

* * *

«Западноармянские поэты» иссякают. Я все продолжаю писать письма на страничках этой книги. Молодцы издатели: бумага что надо и страницы полупустые. А пишу я всего по нескольку строк.

Ежедневные боевые донесения пишу между колонками «Правды» или «Красной звезды» или на промасленных обертках. Не только бумаги — у многих даже ложек нет и котелков. Ложки вырезают из дерева.

Керосин нам и не снится. В землянках жжем лучину. Ноздри у нас закоптились, как дымоходы. Откашливаешься черной сажей.

* * *

Октябрьские праздники провели на позициях. Выдали нам по сто граммов водки, и посылки пришли. На мою долю выпала из Кировской области, от старушки какой-то. «Сынок, да убережет тебя бог». В посылке нет ни острого, ни водочки. Бабушка моя, похоже, не очень-то богата. У меня даже сердце защемило от жалости. Спасибо ей, она подарила мне самое дорогое: «Сынок, да убережет тебя бог». Доброту подарила.

* * *

Составляю словарик: перевожу на армянский военные термины и названия. Мина, миномет, минометный. Землянка, блиндаж, окоп. Дзот. Амбразура. Наводчик. Ствол… Что сказали бы наши лингвисты, доведись им заглянуть в мой словарик?..

* * *

Армяне мне встречаются очень редко. Серожа и того совсем потерял из виду. Не знаю даже, где он сейчас. Встретив армянина, я всякий раз первым долгом спрашиваю:

— Новой песни не знаешь?

Земляки дивятся:

— Нашел время о песнях!..

Выпало много-много снега, но морозы пока еще терпимые. Нам выдали зимнее обмундирование: ушанки, теплое белье, телогрейки, ватные брюки, рукавицы, овчинные полушубки. В них особенно тепло и уютно. Но плохо, что и паразитам тоже раздолье: размножаются, как в инкубаторе…

Я устроил баню-шалаш: выстелил траншею еловыми ветками и сверху ими же накрыл. Нагрели воды в жестяной бочке, и я отменно выкупался. Потом еще и пулеметчиков пригласил:

— Эй, ребята, идите в баньку мыться!

Командир пулеметной роты дал мне за это в награду два листа бумаги для писем.

— Банька у тебя, браток, славная!

Мой метод борьбы со вшами — огнем их жарить — устарел. К нам в полк прислали специальную дезкамеру.

Сегодня шестнадцатое октября. Через два месяца и двенадцать дней мне исполнится девятнадцать. В записях моих благословение.

ПЕРЕЛЕТНЫЙ ОГОНЬ

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары