Жаждущая земля. Три дня в августе

Мимо гумна возвращается Шаруне. В ночи четко стучат ее шаги. Замолкают за кустом сирени. Видно, стоит под кленом у забора. И ее сон не берет. Эта духота летних ночей…

Стяпонас возвращается от окна, садится на край кровати, в сером полумраке смотрит на лицо жены.

— Полюша…

Она дышит спокойно — словно долго плакала и только что затихла.

Он наклоняется к ней, виновато прижимается лбом к мягкой щеке.

— Мой ты… Да куда я без тебя!.. — задыхаясь, Полина жаркими руками обвивает шею мужа.

Так и не заснул до утра. Валялся с открытыми глазами, вспоминал все, перебирал, ворошил прошлое. Не радовался своей жизни, но и не переживал зря. Старался понять, взвешивал, искал ответ на разные «почему», но каждый раз видел: не мог поступить иначе. Видать, таким малость чокнутым уродился, подумал. Или отец меня на едущей телеге сработал, усмехнулся Стяпонас, и этой усмешкой как бы подвел черту под своей жизнью. Нет-нет, он тут же нашел другое основание, попрочнее; не раз уже оно выручало его: не ищу ведь легких хлебов… И никто еще не говорил, что халтурю… И никто не скажет!

За окном уже теплится рассвет, вовсю щебечут ласточки. Стяпонас встает, смотрит на спящую жену, думая о ребенке, который явится в этот мир весной, после зимних холодов — и на том спасибо! Накрывает Марюса. Мальчик просыпается, просится на горшок. Стяпонас поднимает его, подождав, снова укладывает.

— Спи.

— А ты почему не спишь? — спрашивает Марюс.

— Спи, сынок.

— Дай руку, а? — просит Марюс, и Стяпонас дает ему руку; мальчик обеими ручками сжимает его пальцы.

На кухне скрипит кровать — мать перевернулась на другой бок и захрапела с посвистом.

Тикают, хромая, усталые стенные часы.

Мальчик заснул, и Стяпонас осторожно отнимает руку, выходит. Стоит под кленом, яростно скребя пальцами за пазухой, впитывает утреннюю прохладу — до того хмельную, что голова идет кругом, и Стяпонас, пошатнувшись, опирается плечом о шершавый ствол. Голубеет серое предрассветное небо, на востоке уже занимается заря. Добрую тишину не может нарушить даже пронзительный щебет ласточек, и Стяпонас слышит, как под рубашкой колотится сердце — тревожно и больно почему-то.

Медленно идет по саду, пахнущему росистыми яблоками, взяв с травы румяный кислый паданец, откусывает и швыряет в крапиву под забором. Словно вор, крадется мимо хлева, мимо гумна, топчется на тропе, ведущей к озеру, медленно бредет по луговине. Руки в карманах брюк, голова низко опущена, но глаза внимательно глядят исподлобья, все подмечают, вбирают в сердце, запоминают на долгие годы вперед — кто знает, когда он вернется. И вернется ли?.. Неизвестно. Да, в городах прожил больше половины своей жизни, но черная прохлада земли, зелень полей, голубизна озера, видно, до последнего вздоха будут тянуться за ним. Ведь все это — из детства, из той поры, когда все настоящее. И все же пути назад нет. Да и ни к чему все это. Деревня для Стяпонаса — страна детства, в которую не возвращаются. Красивая страна, добрая, но все мосты к ней сожжены. И он, словно лось, познавший волю, ширь полей и свою недюжинную силу, задохнулся бы в загоне.

Небо все ярче алеет; оно в огненных брызгах. Меркнет белесый кружок луны, подмигнув, гаснет утренняя звезда. Над озером стелется белый туман, в прибрежных тростниках просыпается рыба. Издали доносится плеск воды и скрип уключин. Из-за ольшаника появляется лодка — ранний рыбак плывет попытать счастья.

Стяпонас спускается к воде, смотрит вдаль и вспоминает, как тонул когда-то, а Миндаугас вытащил его словно мокрого котенка. Счастье, что не один купаться пошел, Миндаугас здорово плавал, прыгал в воду со склоненной ольхи; все мальчишки глядели на него, выпучив глаза, и мечтали когда-нибудь так же суметь. Велика важность, что отец отправил Миндаугаса учиться — они все равно оставались друзьями, а летом не расставались ни на шаг, даже спали в одной кровати — точнее, болтали до утра, и мать потом никак не могла добудиться, сердилась на них — ведь в хлеву мычала не выведенная в поле скотина.

Стяпонас нагибается, смачивает руки летней, не остывшей за ночь водой, влажными ладонями проводит по небритым щекам. Видит на мелкой гальке белую ракушку. Берет ее, подбрасывает в руке и, глубоко вздохнув, поднимается на пригорок. Солнце взошло уже; зарделись верхушки елей в лесу, в вышине зазвенел жаворонок, в ольшанике защелкал соловей. Широко раскрыв глаза, Стяпонас осматривает такой родной и такой чужой мир, потом опускает голову и бредет домой. Все быстрей и быстрей перебирает ногами, словно испугавшись, что опоздает в дорогу.