Жаждущая земля. Три дня в августе

Едва разошлись телятницы, как Сенавайтис пулей метнулся огородами да дворами.

И везет же! В магазине — ни души.

— Вон ту бутылочку красненького.

— А платить кто будет?

— Что? — оскорбился Сенавайтис, с головы до прилавка окинув взглядом продавщицу. — Порядочного человека подозреваешь, девонька, да?

Шея Сенавайтиса налилась кровью. Швырнул на прилавок два рубля.

— А это что? А?

Опустив в глубокий карман штанов бутылку крепкого, взял пачку сигарет и еще сдачи получил. На дворе остановился, закурил.

На лавочке сидят две бабы — автобуса ждут. Жаль, вот, знакомых не видно, а то угостил бы; сегодня он угощает! Что ж, на нет и суда нет, надо идти, работа ждет.

Шагает счастливый Сенавайтис. Пиджак нараспашку, руками мерно машет. По середине улицы марширует, ведь не украл же. Да и кто догадается, что у него в кармане булькает винцо?! На ферме зайдет в комнату отдыха, сядет за стол, как человек, и сковырнет ногтем пробку. Будь здоров, Юргис! Твое здоровье, Сенавайтис! Если б не бутылочка, скучно бы жилось. Опрокинешь фужер, и мир становится другим, иными красками все сверкает. Нащупывает двумя пальцами горлышко и вполголоса, чтоб не услышал кто-нибудь лишний, затягивает свою любимую:

И снова девка на столе…

— Тьфу, черт! — плюет, спохватившись, и заводит сначала:

И снова мы навеселе,
И снова девка рядом,
И снова мы навеселе…
Все ту же песню тянем…

Вот бы во весь рот затянуть, деревню потешить!

— Гуделюнене!

Дайнюсова мачеха набросила на забор одеяло, выбивает пыль, а Сенавайтиса так и подмывает отпустить шуточку.

— Старик блошек наплодил, Гуделюнене?

Женщина бросает взгляд через плечо.

— Да иди, иди.

— Говорят, малина в ольшанике поспела! — смотрит на нее, прищурив глаз, Сенавайтис. — Пошли по ягоды, а?

Гуделюнене в сердцах хватает одеяло и исчезает за стеклянной дверью террасы.

Сенавайтис идет себе насвистывая…

У лип Жёбы прыгает через канаву, чтоб свернуть на лужок, и только тогда спохватывается, куда угодил. Это место он всегда стороной обходит, и надо же… Старается не глядеть на старика, сидящего под грушей, но глаза сами нацеливаются на него. Взгляд Юозапаса Жёбы спутал ноги, и Сенавайтис ползет по дороге, страстно желая быстрей спрятаться за пригорок. Он знает: теперь долго будет чувствовать на себе этот взгляд, чего доброго, еще ночью он приснится. А ведь Сенавайтис правда ни при чем!.. Может, и круто взяли, но ведь некогда было с песенками да танцами в колхоз заманивать, медовые речи говорить. Из-за кустов на них винтовки были нацелены. И не только себя Сенавайтис охранял, но и новоселов, тех мужиков, которые первыми подписались под заявлением «Прошу принять…». Вот и надо было говорить коротко да ясно.

Сенавайтис прячется за придорожный тополь, дрожащими руками распечатывает бутылку, достает из кармана пиджака свой стаканчик, наливает и выпивает до дна. Рукавом вытирает вспотевший лоб, потом уже — губы. Переводит дух. Полегчало малость, но еще не то, не совсем… Ладно, допьет бутылку там, в комнате отдыха.

Покачнувшись, Юргис Сенавайтис стукается затылком о ствол тополя. Тьфу, старик!.. Да пропади ты пропадом! Я работал, советскую власть на селе устанавливал. Товарищей своих похоронил, героями погибли… Я-то выжил и не прятался по углам! Ранили, починили, снова ранили, снова починили. И все-таки выжил. Поставили руководить заготовками всей волости. Руководил. Нашелся умник: мол, товарищ Сенавайтис, вы без образования и не годитесь. Я, конечно, вскипел: «А когда надо было бандитов бить, почему об образовании не спрашивали?» — «Это дело другое…» — «А почему только три класса кончил? Не спрашиваете?» — «Мы понимаем, товарищ Сенавайтис, вы кулацкое стадо пасли… Но сейчас…» — «Спасибочки!» Хлопнул дверью и прямым ходом в закусочную. Инспектором назначили, рядовым. Работаю, а куда денешься. Снова вызвали. «Товарищ Сенавайтис, мы наметили вас направить на село». — «Кем?» — «Председателем будем рекомендовать. В родную деревню». — «Ладно», говорю, а сам думаю: оценили-таки по заслугам! От радости из кожи лез, думал, покажу им, что могу, все увидят, что есть еще порох у Сенавайтиса. Председателем выбрали, вроде все как по маслу идет. Сказали: «Надо сеять кукурузу!» — «Есть кукуруза!» — ответил я, и половину угодий занял. А через два года вызвали опять: «Товарищ Сенавайтис…» И пошли и поехали… А в заключение: «Колхоз отстающий, не справляется…» Разругались мы вдрызг. Хлопнул дверью, вернулся домой. Так и спустили в бригадиры. А потом уж и на мелиорацию… на фермы…

В дверях обводит взглядом телятник и решает в комнату отдыха не заходить, — вдруг наткнешься там на кого-нибудь.

Выливает в стаканчик остаток, бутылку засовывает в темный угол. В груди уже тепло, тиски расслабились, только пот градом льет по щекам. Жарко тут, вот в чем дело.

Вот так понемножку, понемножку, и укатали меня! — отдувается Сенавайтис, оглядывая телятник. Тьфу!

Но недовольство вроде прошло, в глазах и то посветлело.