Жаждущая земля. Три дня в августе

— Не спорю, прибавится хлопот, но ведь не так уж много. Послушай, дружище: наряды на материалы тебе дают. Рабочую силу тоже. Организационных трудностей никаких.

— Я вот думаю… что люди скажут?

— Что — люди? Колхозники сами этой баней пользоваться будут.

— У них свои баньки есть — с каменкой да вениками. И при механических мастерских у нас душевая построена.

— Да не валяй ты дурака, Тракимас! Вон Тамашаускас баню соорудил. И что люди говорят? Ничего они не говорят. Гостей где-то принимать надо. Мало ли гостей приезжает? Даже из-за границы могут пожаловать. Подводить итоги соревнования, отмечать даты тоже где-то надо… Посидеть в уютной обстановке, потолковать… Скажешь, это преступление? Люди!.. Людей воспитывать надо, дружище, а лишней болтовне — давать отпор.

Держа руку на отлете, Смалюконис смотрит на часы: мол, время идет, нечего рассусоливать. Но Тракимас не спешит с ответом. Переступает с ноги на ногу, морщит лоб, косится даже на небо, словно ждет, что пойдет дождь.

— Куда двинемся, Тракимас? Садись.

Тракимас оживает.

— Может, на ферму сперва? Скот на выгоне сейчас, но свиньи, телята…

— В телятник.

Смалюконис как стоял спиной к открытому автомобилю, так, не поворачиваясь, и забрался. Тракимас обходит машину и ждет, когда ему откроют захлопнутую дверцу.

Двигатель заработал, и Тракимас говорит:

— Налево и прямо.

Смалюконис правит непринужденно, изящно откинувшись на сиденье.

— Ну как, Тракимас? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, объясняет: — Видишь ли, дружище, у Тамашаускаса-то баня примитивна. Всего три года, как построили, а безнадежно устарела. Жизнь быстро идет вперед, теперь размах нужен!.. У твоего озера для бани место просто идеальное. Вылитый Балатон. Проект, между прочим, согласован, рабочие чертежи готовы, объект к местности привязан. Веранда с видом на озеро, банкетный зал, две гостиные, комната для охотников. На втором этаже — три комнатки для ночлега. Ну и баня со ста сорока градусами и спуск в воду с перилами, чтоб окунуться. Все на высшем уровне, чтоб не опозорить район… Стройматериалы, дружище, тоже не твоя забота. Не только хватит, но еще и останется. Суть вся вот в чем — ты выдвигаешь эту идею и строишь баню на свое имя, то есть на имя колхоза, конечно… Жду ответа.

Тракимас опускает стекло, в автомобиль врывается ветерок.

— Когда мы в конторе были, товарищ Смалюконис, я не показал… Потом как-нибудь покажу. В папке у меня двадцать семь заявлений. Двадцать семь колхозников, в основном специалисты, желают перебраться в поселок. И все спрашивают — когда? А если выстроим за год дома четыре, то это уже будет хорошо. Стройматериалов не хватает… Эта баня… Люди потом рта раскрыть не дадут.

Смалюконис, бросив взгляд на Тракимаса, прибавляет газ, и машина стрелой взлетает на пригорок. Внизу блестит озеро, зеленеет лес.

— Плох руководитель, который общего языка с людьми не находит, — вот что я тебе скажу, товарищ Тракимас.

Тракимас тупо смотрит на бегущую дорогу. Мало ли трепала его жизнь, самое время бы сделать выводы. В один год с Тамашаускасом в колхозы пришли. Земля одинаковая, прочие условия примерно равны, а Тамашаускас когда уже первый в районе. Почему? Умеет! А ты-то думал — все сам сделаешь, организуешь, увлечешь за собой людей. Бегал, высунув язык, прижимал каждого — по закону; в Крикштонисе с районной трибуны требовал навести порядок в руководстве колхозами. «Ничего, Тракимас, держись», — замечал тебя в перерыве кто-нибудь и тут же уходил. Прошел год, другой. Тамашаускас сидит в президиуме, Тамашаускас с делегациями ездит в другие районы и другие республики. А ты все требуешь с трибуны лимиты на стройматериалы, удобрения, комбикорм, машины. Разумеется, тебе обещают, да, обещают, но советуют быть спокойнее, сдержаннее… больше опираться на внутренние резервы… учиться умению руководить… «У Тамашаускаса?» — язвительно спросил ты. «Да хоть бы и у Тамашаускаса». В Крикштонисе, правда, на дверях кабинетов появились таблички с новыми фамилиями. Но…

Тамашаускас ведь всем постарается угодить, не зря Смалюконис его поминает. Баню построил, в гостях отбою нету; Тамашаускас им бычка зарежет, деревенского хлеба испечет, в пруду форель развел.

— Стоп! — подпрыгивает на сиденье Тракимас. — Поворот прозевали. Налево…

Смалюконис, не говоря ни слова, дает задний ход и сворачивает на проселок. Подъехав к фермам, останавливается в тени сеновала. Тракимас вдруг забывает все; он — хозяин и объясняет гостю, сколько здесь телят, какого возраста, какой упитанности, сколько мяса продали государству и сколько еще продадут. Смалюконис обводит взглядом телятник, сует голову в комнату отдыха.

— Мусор, — морщится он. — Не можете прибрать? Ни плакатов, ни газет…

— Товарищ Смалюконис, пресса в шкафу, посмотрите.

— Почему не на столе?

Поглядывает на телят, щупает лоб одному, другому, поморщившись, добавляет, что плохо чистят закуты, поилки тоже не ахти что… Почему в «Единстве» у Тамашаускаса все так и блестит, сразу видно, что человек заботится о приплоде… то есть привесе…

За фермой Юргис Сенавайтис сгребает с земли навоз и швыряет в кучу.