Жаждущие престола

– Да пустяшные эти опаски, – с досадой сказал князь Пожарский. – Когда-то в старые времена они свои уродские свычаи и обычаи блюли. А нониче издавна крымчане махометовой веры басурмане. Книгу свою священную чтут, остальное не в счет. Вепрятину, поросятину, зайчатину не едять. Те же, старинные, все подряд жрали, даже и сырую кобылятину, сыроядцы, хычники были.

Пожарский в шатре огляделся, увидел – в дальнем закутке сидит небольшой худощавый татарин с подкрашенной в рыжину бороденкой, не сильно скуластый, с обритой головой в вышитой золотом тюбетейке. Уже не молод, возраст средний, соответствует его собственному. Это и есть Кантемир-мурза, Кровавый Меч то есть. «Ага, поклониться надобно, – подумал Дмитрий Михайлович, – но не слишком уж поясно, он же не хан. Просто воевода». Дворяне его Глебов и Сухомлинов тоже поклонились просто.

Кантемир-мурза поднялся, легким шагом подошел, на расстоянии от князя шагах в пяти поклонился и что-то негромко проговорил.

Толмач перевел, что мурзе приятно видеть не важного вельможу от московского царя Василия, а начальника воинов, полководца, многое, наверно, познавшего на своей ратной службе. «Ох, хитер, ухо надо держать топориком», – мелькнуло в голове князя. Он ответил в том же духе: мол, приятно говорить о воинских делах с водителем знаменитого конного войска крымского хана, непобедимым Кантемиром-мурзой, по прозванию, не зря придуманного молвой, Кровавый Меч.

Крымский военачальник усмехнулся. Он сказал, что такие прозвища – устрашающие и пышные – придумывают придворные льстецы, рассчитывая на подарки и награды. Потом устрашающее прозвище распространяют среди воинов и простого народа. Толпе лестно иметь такое жестокое пугало. Это внушает ей уважение, надежду на большие походы, от которых кое-что перепадает всем крымчанам.

Тогда Пожарский (они уже сели на ковры и подушки, предложенные хозяином) коротко напомнил, что в Калуге сидит проходимец, самоназвавшийся царь, который собрал вокруг себя всякий сброд: беглых рабов, взбунтовавшихся крестьян, дворян, предавших своего государя, разбойников-казаков и также отряды вторгшихся на земли Московии поляков и даже немцев-наемников, воюющих за поденную оплату. Этот самозванец хочет захватить Москву, изгнать законного царя и сесть на его трон. Толмач торопливо и старательно переводил.

Кантемир-мурза осуждающе покачал головой и объявил свое мнение. Столь низкий и преступный человек достоин только одного: его следует пленить и, осудив перед всем народом, казнить на столичной площади.

Пожарский продолжал свое сообщение. Король Польши перешел границу Московского государства и осаждает большой, хорошо укрепленный русский город уже полгода безуспешно. Он послал к Москве своего воеводу, у которого в войске соседствуют поляки-солдаты регулярной армии, казаки с Днепра и Дона, которые часто разбойничают на русских землях. («Они же, – тонко заметил Пожарский, – давние и постоянные враги Крымского ханства».) Есть наемники из разных государств Европы, которым, между прочим, польскому королю нечем платить, и есть, к сожалению, немало русских воров, от простых смердов до знатных беков и мурз. Последние воюют против собственного государя и хотят, по требованию польского короля, посадить на московский трон его сына, совсем юного, то есть неспособного управлять государством. Значит, по-настоящему править вместо королевича собирается сам ненасытный польский король.

На этот раз Кантемир-мурза слушал молча, то хмурясь, то высоко поднимая брови, из-за чего расшитая золотом тюбетейка двигалась на его выбритой голове.

Московский государь оказался в тяжелом положении и потому просит владыку Бахчисарая и лично Кантемира-мурзу ударить десятью тысячами своих удалых конников по первому и второму скопищу врагов Русского государства и восстановить справедливость. Разумеется, царь Василий прислал соответствующие могуществу и доблести крымского полководца дары и подношения.

Пожарский послал Глебова. Тот вышел и явился с вереницей нарядных слуг, несших ларцы с драгоценным содержанием. Некоторые ларцы (более похожие на сундуки) несли вдвоем. Слуги поставили принесенные ларцы на пол и откинули крышки.

Татарин в полосатом халате зажег несколько масляных светильников, заключенных в стеклянные фонари. Шатер ярко осветился. Кантемир-мурза не смог удержать возгласа восхищения перед такими сокровищами. Ноздри его короткого носа задрожали, глаза раскрылись шире обычного и блеснули жадно.

«Такой же хапуга и алчный поклонник богатства», – подумал про крымского полководца Пожарский. Он тут же присовокупил:

– Остальное – золото и прочие ценности в повозках и охраняются воинами с пищалями, саблями, секирами и мушкетами.

– О, почтенный посол, ты останешься здесь до начала моих действий против общих врагов? – спросил князя Кантемир-мурза.

– Нет, по повелению государя я должен возвратиться в Москву, рассказать обо всем царю и возглавить сопротивление городов, к которым приближается войско польского гетмана Жолкевского.