Жаждущие престола

Начальник Стрелецкого приказа, младший из братьев Иван Шуйский, через верных ему людей пытался склонить кремлевских стрельцов повернуть дело обратно и, не выполняя принятого Земским собором, – силой военной вернуть на трон Василия Ивановича.

Тут заговорщики сообразили, что надобно довести дело до конца.

Первым решился рязанский предводитель, смелый и пылкий Захарий Ляпунов, чей брат опрометчиво прислал письмо князю Михайле Скопину, называя его государем, и тем, может быть, погубил его. К Ляпунову примкнул другой известный бунтарь супротив всякой власти в Кремле – думный дворянин Гаврила Пушкин. Это он в свое время читал народу с Лобного места «прелестные» письма первого Лжедимитрия. Собрав немногих стрельцов, обнаживших сабли и прихвативших пистоли, они с толпой москвичей ворвались во двор Шуйского. Был тут же и некий чернец из Чудова монастыря. Некоторые свидетели рассказывали, что были с Ляпуновым и Пушкиным три князя – Засекин, Тюфякин и Мерин-Волконский с неким приказным подъячим Аксеновым.

Нашли смещенного с престола царя спрятавшимся в поварне под лавку. Выволокли его на улицу. Перед толпой, гогочущей и ругавшейся матерно, дворяне держали бьющегося в их руках старика. Держали крепко, пока монах совершал обряд пострижения.

Но бывший царь, продолжая сопротивляться, все твердил: «Не хочу я в монахи, не хочу в монастырь…» – что, по церковным правилам, делало обряд пострижения недействительным. Ибо правильно только добровольное и сильное желание совершать подвиг монашества. Впоследствии патриарх это пострижение не признал законным.

Жену Василия Шуйского, царицу Марию, тоже насильно постригли и заключили в суздальском Покровском монастыре.

Когда закончили пострижение царя Василия Ивановича, чудовский чернец объявил примолкшей толпе:

– Православные! Тут перед вами уж не гордый князь Шуйский с мирским именем Василий, а смиренный инок Варлаам, коего отведут нынче же в Чудов монастырь для совершения монашеского послушания.

Второй брат Дмитрий Иванович закрылся у себя в немалых своих княжьих хоромах поблизости от Лубянской площади. Однако десятка три вооруженных мужчин вскоре громко постучали в его ворота.

– Князь, прикажи слугам впустить нас, бо мы посланы Земским собором, – крикнули они сердито. – Отчини двери, не то мы те в дом красного петуха пустим.

Дмитрий Шуйский, видя безвыходность положения и бесполезность сопротивления, велел впустить «представителей» земщины.

С ним поступили тоже грубо, но более пристойно, чем со старшим братом. Ему сказали собираться в дальнюю дорогу, не объяснив, куда и зачем. Разрешили жене ехать с ним и взять с собой пару слуг. Закрыли всех в приготовленном возке. Ночью выехали из Москвы. Так же забрали и третьего брата Ивана. Настояли, чтобы переоделся в простую «скорбную» то есть бедную одежду. Разрешили ехать с ним одному из слуг. И сразу, усадив в крытый возок, последовали за возком Дмитрия. Те, кто этими делами заправляли и увезли Шуйских, были люди никому не известные.

Потом оказалось: это все осуществляли русские и польские дворяне, служившие в особом ведомстве у короля Сигизмунда.

Бывшего царя вывезли немного позже. Но тоже ночью и в закрытом возке. Лишь покинули пределы подмосковных слобод, как возникла конная стража в темных кафтанах и вооруженная с особой тщательностью: не только саблями, но и пистолями, пищалями, ружьями иностранного образца. Троих братьев Шуйских довольно скоро доставили к королевскому лагерю под Смоленском. Здесь Шуйских на некоторое время задержали.

Когда их ввели в шатер короля Сигизмунда, тот сидел в красивом кресле, напоминающем трон. Он с любопытством смотрел на низкорослого престарелого Василия, взлохмаченного, перепуганного Дмитрия и моложавого, тоже бледного от страха Ивана. Дмитрий и Иван поклонились, затравленно озираясь на стражников в шлемах и панцирях-зерцалах, державших алебарды и положивших левую руку на рукоять палашей. Рядом с королем находилось несколько его придворных.

В противоположность братьям Василий Иванович был хмур, но спокоен. Он выжидательно поглядывал на короля Сигизмунда и не выражал никакого интереса к окружавшим его сановникам.

– Что же ты не кланяешься королю? – спросил Шуйского канцлер Лев Сапега.

Василий Иванович по-прежнему холодно смотрел впереди себя и не отвечал. Ему еще раз задали тот же вопрос. Шуйский молчал.

– Почему ты не кланяешься мне? – спросил, слегка посмеиваясь, сам король Сигизмунд. И тогда Шуйский заговорил:

– Как же я могу кланяться тебе? Ты призванный из другой страны, поставленный панами король. А мне московскому и всея Руси государю нельзя кланяться королю. Праведными судьбами Божиими приведен я в плен не вашими руками. Ты, король, не победил меня военным путем, не одолел в сражении. Я же выдан изменниками, своими рабами.

Наступило опять молчание, довольно тревожное и неловкое. С точки зрения не только русской, но и европейской рыцарской морали положение короля, захватившего соседнего монарха с помощью его предателей, было постыдным.