Жаждущие престола

На бояр в Грановитой замахивался царским посохом. Грозил то опалу наложить на всех без разбору, то снимал шапку Мономаха и предлагал оставить трон всякому, кому вздумается его занять.

Потребовав «зачинщиков» смуты, Шуйский послал стрельцов на Красную площадь. Через малое время приволокли связанных пятерых молодцов казачьего вида. Они хлопали глазами и озирались на разодетых в шитые золотом ферязи надутых стариков и подстарцев с холеными бородами.

– Зачинщики, значит? – ухмыляясь, спросил царь Василий Иванович. – Ай-яй! Что ж вы, паршивцы?

Пятеро хмурились мрачно и ничего не отвечали.

– На плаху их, – встрял в расспросы царя и затопал ногами боярин Колычев. – Ах, воры, сукины дети! На плаху!

– Да ладно те шуметь, – остановил его царь. – Жаль рубить такие буйные кудрявые головушки. Пусть завтра им всыпят, как следует, «добрых плетей» и в ссылку, куда подале.

Пятерых «зачинщиков» увели. Бояре расселись по скамьям и казались разочарованными внезапной добротой царя.

Пресловутые голубые огни, которые видели многие над могилой Самозванца, а также утренний мороз летом, побивший зелень после захоронения, все-таки расстроили Василия Ивановича Шуйского.

По свидетельству русских дьяков и прибывавших для международного собеседования иностранцев, царь Шуйский был человеком весьма неглупым и довольно образованным, проницательным и скупым. Его дурные свойства заключались в том, что он охотно слушал доносы на свое окружение и любил тех, кто этими доносами занимался. А еще он подвержен был вере во всякие «волхвования», «предвестия», «чародейства» и прочие распространенные в те времена колдовские приемы.

Неубывающие толки о спасении Гришки Отрепьева, настойчивое распространение листков, уверяющих народ, что он жив и скоро объявится, а так же те самые обстоятельства вынудили нового «боярского» царя Василия Ивановича Шуйского применить к низвергнутому и гниющему в земле врагу крайние меры. Раздосадованный Шуйский призвал митрополита Крутицкого и Коломенского Пафнутия для совета.

– Что делать, отец Пафнутий? Чернь-то его, подлеца, того гляди, в святые произведет.

Владыка Пафнутий поразмыслил, подвигал рыжими с сединой бровями и посоветовал сжечь Самозванца вместе с «Адом».

Так называемым «Адом» москвитяне прозвали деревянный гуляй-город, построенный при Самозванце и разрисованный картинами мучений грешников на том свете. Гришку Отрепьева снова выкопали, проволокли по московским улицам, закинули в «Ад» и сожгли.

Да после того раздобыли в догоревших угольях гришкины останки. Кое-как забили их в пушку, повернув ее жерлом в сторону Литвы, запалили порох и выстрелили.

– Во, – смешливо сказал митрополит Крутицкий, – откуда объявился, туды и воротился, хе-хе…

Но царю было не до смеха.

Часть вторая

I

Как только 1 июня 1606 года Шуйский венчался на царство, подле нового царя немедленно явилось второе лицо в государстве – патриарх Гермоген. Бывший митрополит Казанский, известный своим сопротивлением неправославным поступкам Лжедимитрия. Это бесстрашное сопротивление показывало человека с твердым характером, готового страдать за неприкосновенность вверенного ему дела, то есть православия.

По природе своей патриарх Гермоген вполне соответствовал эпохе смут, заговоров и иностранных вторжений. Он соединял в себе справедливость и жестокость, непривлекательность в общении и неумеренную строгость. Слушая в то же время самые бессовестные наветы на кого бы то ни было, он худо отличал истинное от ложного.

Патриарха быстро сумели поссорить с царем. Для Шуйского такие отношения с патриархом оказались крайне невыгодны. Его власть, после того, как он не пользовался доверием ни у простого народа, ни у части боярства, выглядела довольно ограниченной. Современники прямо свидетельствуют в своих письменных показаниях, что с воцарением Шуйского бояре стали иметь гораздо больше власти, чем сам царь.

Не все бояре были в заговоре с Шуйским против Лжедимитрия. Некоторые, имевшие признание у населения, такие как Михайла Салтыков, князь Рубец-Мосальский, Богдан Бельский, оставались верны Лжедимитрию. Следовательно, враждебны новому правлению. Шуйскому не оставалось ничего другого, как подвергнуть их опале.

Конечно, решиться приговорить их к плахе он не посмел. Однако князь Рубец-Мосальский был сослан воеводой в Корелу, бывший исполнитель заочного обручения с Мариной Афанасий Власьев – в Уфу, Салтыков – в Иван-город, Богдан Бельский – в Казань.

Других стольников и дворян разослали также по разным городам. У некоторых приказано было отнять поместья и вотчины. А значит, в отдаленные области правителями и царскими наместниками были отправлены люди озлобленные, готовые принять участие в свержении существующего правления.