Жаждущие престола

Московское войско и без того не усердствовало перед Василием Ивановичем Шуйским, а после победы Болотникова вообще потеряло волю к сопротивлению. Как только всяческие письменные сведения и просто слухи разнесли молву, что царское войско отступило, восстание на юге Руси охватило все (и ранее бывшие неблагополучными) земли. Возникло множество вооруженных конных шаек, занимавшихся грабежом.

Боярский сын Истома Пашков именем царя Димитрия Ивановича возмутил народ в Туле, Веневе и Кашире. Мужчины вооружились и встали против Шуйского.

Поднялось и Рязанское княжество, от которого к Болотникову привел большой отряд назначенный из Москвы воевода Сундулов и местные дворяне братья Ляпуновы. Они славились своей храбростью и враждовали еще с Годуновым.

Болотников, уже призабывший про «Димитрия Ивановича», с которым он познакомился в Самборе, распоряжался довольно уверенно своим войском. А оно росло не по дням, а по часам. Такие люди, как Сундулов и Ляпуновы, ополчились за Димитрия против Шуйского, хотя не особенно верили в то, что Димитрий, называемый Самозванцем, остался жив, а тот, чью власть осуществлял воевода Болотников, не какой-либо другой человек.

Восстание под знаменами Димитрия против Шуйского, то есть против московских бояр, привлекало людей, подобных Ляпуновым, Сундулову и Пашкову, чувствовавших в себе стремление быть впереди, но по происхождению не имевших на это прав. Думские бояре, князья «рюриковичи» и «гедеминовичи», местничество (предпочтение по знатности) в Думе и при назначении на гражданские и военные чины вызывало у таких людей раздражение и протест.

В Грановитой палате воздух был спертый, а настроение у бояр подавленное.

– Ишь какое против нас сборище стакнулось. И рязанские воры Ляпуновы, и Сумбулов с Пашковым. И никаких те поляков. А то ж за какого-то Митрия Иваныча… – скривив рот от злости, выступал князь Мстиславский и косился презрительно на Шуйского, сидевшего, уцепившись за подлокотники трона с мрачным, погасшим видом.

– Неизвестно за какого, – язвительно поддержал Мстиславского князь Голицын. – За того, что из пушки вылетел? Или за того, который в Самборе прячется в замке Мнишека у его жены? Меж прочего, есть слух, быдто энтот вор не кто иной, как сполнявший работу душителя годуновской жены, стрелецкий полголова Мишка Молчанов… ась? Не доказано? Зато доказано, что от него воевода послан был в Путивль к Шаховскому. Тот ему полторы тыщи казаков вручил да подарил атаманскую шапку с красным верхом. Зовут сего молчановского воеводу Ивашка Болотников. Он набрал вмиг еще несколько тыщ взбунтовавшихся смердов, беглых холопей, черкасов с днепровских порогов, всяких разбойников и головорезов… Да вдарил по нашим царским ратям так бойко, что князь Трубецкой… не в укор, князенька, будет сказано… убежал от Кром без порток. Вояк его – половину посекли, половину в полон взяли. А у князя Воротынского, потомственного нашего героя, внука победителя хана Гирея… Да-к у него вся рать еще до боя разбрелась: кто по грибы пошел, говорят, кто на рыбалку, а кто к жене на печку возвернулся… Оно теплее, чем в поле…

– А ты, Василь Василич, забыл, как ты от первого-то Самозванца без порток бег во все лопатки? – сердито закричал князь Трубецкой. – Память у тя короткая!

– Тихо, бояре. Чё так взъелдырились? Ей-богу, уши заложило, – с прежним мрачным выражением на лице вымолвил Шуйский. – Соблюдайте хоть немного царский обиход в Думе, выступайте прилична… А насчет порток потерянных князь Юрий Трубецкой на меня первого обижается. Так об чем решать будем, бояре?

– Государь Василий Иванович, позволь счету подлецов-самозванцев итог подвесть, – заявился с поклоном думский дьяк Карпов и развернул убористо исписанный свиток.

– Что жа, послушаем, кто там еще именем неизвестно какого Димитрия Ивановича наших бойцов гоняет, – разрешил Шуйский и опустил Мономахову шапку уж совсем низко, прямо себе на нос.

– Так вот, государь, окромя Рязани, еще двадцать городов в ближних землях от Орла, Калуги и Смоленска стали за того же царя, то ись второго Лжедимитрия. На восточной Украйне, в странах приволжских, так же как в Украйне Северской, подняли бунты и сбиваются в большие толпы смерды и холопы. А Нижний Новгород осадили крестьяне тамошние и мордва – под началом двух мордвинов-старшин ихних Моцкова и Вокорлина. И хотя огнепального оружия у мордвы почти нет, а только сулицы[65], топоры, рогатины и шестоперы, но из луков жильных стреляют очень метко. Наносят много вреда твоим верным стрельцам, государь. Биться с ними, воевода Бугаев пишет, весьма тяжко и хлопотливо оказалося. – Дьяк почесал перистой раздвоенной частью пера прыщеватый лоб и продолжил: – Помимо Петра Иваныча с терскими казаками, что, значит, оказался сыном царя Ивана, явилось еще много родственников-царевичей, желающих прибыть на Москву и занять царский престол.

– Ну, ну… – усмехнулся Шуйский. – Зачти всех царевичей… Хотя доподлинно известно, что Ирина Годунова родила Феодору Иоанновичу всего одну хилую девчонку, вскоре и умершую.