ЖД (авторская редакция)

Однако, подумал Громов. Не попасть бы нам из огня да в полымя. Что за монастырь, почему за такой высокой каменной стеной, что за остров, не помню я тут никакого острова… Секта, ясное дело; в теперешней военной путанице как не процвести суевериям? Этот настоятель может еще оказаться пострашней Марика; ну, да посмотрим.

— Нам, собственно,— сказал он сухо,— надо бы в Коноши, и лучше до ночи…

— Ну, до Коношей отсюда далеко,— сказал монах.— Завтра, может, наши туда поплывут, так и вас прихватим. А до того никак не доберетесь — вниз по реке километров двадцать будет. Да и дождь собирается.

Попали мы, подумал Громов. Воронов между тем не чувствовал никакой опасности — он трещал без умолку, восхищаясь местными красотами. Восхититься было чем: Блатск на том берегу был почти не виден (вроде и плыли недолго — что за шутки пространства?), и теперь они стояли на острове — пологом зеленом холме, вершина которого была обнесена высокой белокаменной стеной. За стеной виднелись витые, цветные, золотые купола; впрочем, в проеме ворот Громов разглядел и обычные двухэтажные деревянные строения. К одному из них монах и направлялся.

— Что это за монастырь?— спросил Громов.

— Даниловский. Не слыхал?

— Что-то слыхал,— сказал Громов без особой уверенности.

Над рекой между тем заклубились серо-серебряные тучи. В небе свивались и разворачивались свитки, и уже поблескивала блеклая, словно никелевая молния, но где-то так высоко, что слабое ворчание грома долетало нескоро. Собиралась гроза, и далеко, над неблатским берегом, повисли хорошо видные темные плети дождя. На том берегу Громов различал стога, приземистую рощу и длинную деревню с красными крышами.

— Чивирево,— сказал монах.— Ну, проходите.

Громов шагнул за ним в ворота, Воронов вошел следом. Монах запер ворота на тяжелый засов и повел их к двухэтажному деревянному дому вполне дачного вида, с палисадничком вокруг. Перед грозой резко пахли цветы — табак, календула, несколько больших чайных роз.

На крыльцо вышел высокий и не старый еще настоятель — лет сорока пяти на вид. На носу у него сидели круглые очки в железной оправе.

— Добрый вечер,— сказал он весело.— Неужели из Блатска?

— Мы не оттуда,— поспешил объяснить Воронов,— мы не блатские… Мы там случайно, извините…

— Ну, сюда какими только путями не приходят,— пожал плечами настоятель.— Некоторые даже через Блатск. Сами они тут, конечно, не бывают, да и мы туда в последнее время не ходим… Есть ощущение, что скоро никакого Блатска не будет.

— Почему?— спросил Воронов.

— Доиграются, юноша. Пойдемте в дом, попьем чайку.

Дом и внутри ничем не отличался от обычной подмосковной дачи, обставленной старой скрипучей мебелью; что до икон, так ведь и они на дачах встречаются нередко, пусть в меньшем количестве. Громов в иконописи ничего не понимал, но заметил, что рядом с досками старого письма висели во множестве и самые простые, бумажные, из тех, что продаются в церквах и особенно популярны у водителей-частников.

— Гроза будет,— с радостным предвкушением сказал настоятель, словно именно этой грозе и суждено было покончить с Блатском.— Я, кстати, отец Николай.

— Капитан Громов,— сказал Громов.

— Костя Воронов,— сказал Воронов, и Громов не стал его поправлять, хотя представляться надо было рядовым. Как-никак на Воронове была форма, хоть и изрядно испачканная,— да и сам он выглядел немногим лучше, но даже в подземном ходе Воронов умудрился испачкаться сильней. Положительно, бывают люди, совершенно не рожденные для службы.

— Ну и чудесно. Стало быть, чайку. Вы не из Дегунина следуете?

— Я был недавно в Дегунине,— ответил Громов, не желая распространяться о дислокации своего полка.

— У кого оно сейчас, не знаете? У федералов или у ЖД?

— Когда я уходил, было у федералов.

— Ага, ага. Ну, это ненадолго. Удивительная деревня, сто лет там не был. С этой войной и не высунешься никуда, совсем озверели люди. Мы в последние годы особенно никуда не выходим, новостей почти не знаем. Нас ведь, вы знаете, с обеих сторон ненавидят.

— Почему?— не понял Громов.— У нас в каждом полку иерей…

— Ну, какой же это иерей? Это варяжский извод, ничего общего с христианством не имеющий. Они нас ненавидят больше, чем любого хазарина.

Точно секта, понял Громов. Но чтобы у секты был целый монастырь…

— Вы, наверное, не в курсе,— мягко сказал настоятель.— Немудрено. Сейчас вообще мало кто в курсе. Может быть, водочки? Сам не употребляю, но для гостей найду.

2

— До чего хорошо,— мечтательно говорил Воронов два часа спустя, глядя в мокрое окно.— И пахнет, как на даче. И уютно так.

— Любите уют?— спросил отец Николай, и Громову померещилась в этом скрытая недоброжелательность. Ему почему-то хотелось понравиться отцу Николаю, и он боялся, что Воронов понравится больше. Чувство это было настолько детским, труднообъяснимым и постыдным, что он его попытался заглушить; и в самом деле — никакой недоброжелательности в голосе отца Николая не было.