ЖД (авторская редакция)

— Когда жила у папи и у мами, закусывала сливки калачом, с соседями дружили мы домами, восемь на семь, отказа я не ведала ни в чем. Но жисть моя сложилась так ужасно, что где-то там случился перегиб, и папа, оклеветанный напрасно, шесть на девять, отправился в тюрьму и там погиб. А мама полюбила машиниста, водившего железный паровоз, но он ее замучил очень быстро, на три счета, а падчерицу выгнал на мороз.

Дальнейшая жизнь васьки Варьки излагалась в бесчисленных (Анька сбилась после пятнадцатого) куплетах, в которых перечислялись ее мужчины, пройденные ею города и нажитые профессиональные заболевания. Анька уже поняла, что большая часть баллад, сочиняемых коренным населением, состоит из отчетов и перечней: ходил туда-то, видел то-то. Сюжет почти во всех песнях и сказках отсутствовал: герой все время куда-то шел, кого-то находил и тут же покидал. Васька Варька долго и со вкусом перечисляла профессии своих мужчин (все они рифмовались на -ист), потом свои болезни (все они рифмовались на -ит), и, наконец, пройденные ею места (все они рифмовались на -ово). Баллада, таким образом, делилась на пять частей: вступление, куплеты на -ист, на -ит и на -ово, после чего следовал эпилог. Анька уже успела заметить, что как традиционная баллада увенчивается «посылкой», то есть обращением к покровителю или адресату,— так и васькинская народная баллада увенчивалась просьбой о пище, с которой исполнитель обращался к слушателям. Каждый из сидевших у костра во исполнение ритуала кинул ваське Варьке медный гривенник.

— Василий Иванович,— сказала Анька неуверенно,— но вы же вроде рассказываете истории о том, как начали ходить?

— Точно так,— улыбнулся Василий Иванович, гордясь искусством соплеменников.

— Но ведь это все неправда, про что в балладе поется!

— Конечно,— кивнул Василий Иванович.— Это, Анечка, такой жанр. У нас два жанра, Анечка. Рассказ про то, как стали ходить, и народная баллада.

— А как же все было на самом деле?

— Ну, какой же васька про это расскажет,— снисходительно заметил Михаил Егорович.— Это опыт особенный, у всякого свой. Это только под пыткой можно рассказывать, и то не под всякой.

— Что же,— спросила Анька,— вы и друг другу не доверяете?

— Наоборот,— сказала васька Варька,— мы до того друг другу доверяем и друг друга бережем, что о самом главном не говорим. Такой разговор сил требует и всей жизни иногда, а нам силы для другого нужны.

— Так что ж, Василий Иванович,— сказала Анька,— ты никогда правды мне не расскажешь, как начал ходить?

— Отчего же,— задумчиво сказал Василий Иванович.— Будет время — и расскажу, а теперь спать надо. Ты и так уж одним глазом спишь.

— Не сплю я,— сердито ответила Анька.

— Да, да,— подтвердил васька Саня.— Пора укладываться. Эк звезд-то…

— Спой колыбельную, Варя,— попросил Василий Иванович.

Варя подперлась рукой и совсем другим голосом — грудным и тихим — запела, глядя в костер, что-то бесконечно древнее, чего Анька никогда не слышала ни от собственного отца, ни от матери, но почему-то знала. То ли она где-то вычитала слова, то ли всегда помнила их.

— Спи, дитя мое, усни,

Сладкий сон к себе мани.

В няньки я себе взяла

Ветер, солнце и орла.

Улетел орел домой,

Солнце скрылось за горой.

Ветер, ветер, где ты был?

Почему не приходил?

Волны быстрые смущал?

Звезды ясные считал?

Не смущал я волн морских,

Не считал я звезд златых,

Я дитя оберегал,

Колыбелечку качал.

Что ты видел пред собой?

Синий, красный, голубой,

Метный, ятный, полотой,

Омный, томный, завитой,

Ясень, весень, остроград,

Зелень, мелень, виноград,

Остров, астров, пароход,

Видел, слышал, не поймет…

Звезд было много, и под ними было спокойнее, чем под крышей. Вот я и на месте, и никто меня больше не выгонит, подумала Анька и заснула.

глава шестая. Монастырь

1

— Давненько, давненько не заплывали с той стороны,— говорил седобородый в черном, распахивая тяжелые ворота.— Как вас, воины, угораздило?

— Извините,— говорил Воронов с той заискивающей радостью, какая всегда просыпалась в нем после избавления от опасности; как ни устал Громов, как ни выдохся после перестрелки и бегства, но и тут успел подосадовать на вороновское облегченное многословие.— Извините, мы просто, знаете, попали в Блатск, хотя совершенно туда не собирались, а потом, понимаете, пришлось бежать…

— Блатские-то сюда не доплывают,— пояснил монах.— Из них если кто и знает про ваш ход, так не всякому и откроется. Он с тех еще времен, когда нормальный город был. Ну что, милые, надо вас к настоятелю. У нас правило — все новые люди представляются.