Делать было нечего, нечего в таком буквальном и очевидном смысле, что на короткий миг ЖДовский комиссар Женька Горянская ощутила смертную тоску. Но она никогда не позволяла себе расслабляться, а потому решительно шагнула за ворота уже вторично. Надо было идти в Жадруново и в одиночку усмирять мятежный гарнизон. Странное дело, куда все-таки подевалось это дезертирское сопровождение.
Дезертирское сопровождение стояло перед воротами и в ужасе смотрело, как за воротами тает силуэт комиссарши. Когда ее стало совсем не видно, они переглянулись и, обливаясь потом, побрели к станции. Им было стыдно, но под стыдом билась жаркая, стыдная радость, знакомая всякому солдату, мимо которого только что просвистело и вот в очередной раз не задело.
2
Деревня Жадруново ровной темной линией тянулась вдали. Линия медленно утолщалась, вырастала Женьке навстречу и вот превратилась в ряд приземистых домов, отчего-то очень длинный. Это была большая, даже огромная деревня — больше всех деревень, когда-либо попадавшихся Женьке.
В первом же дворе возилась молодая красивая поселянка с гладкими темными волосами и полуоткрытым, как бы все время улыбающимся ртом.
— Здравствуйте,— сказала Женька. Ей было жарко, она давно расстегнула воротник гимнастерки и мучилась жаждой.— Водички не дадите?
Интересно, подумала она. Хорошо захватчица входит в чужую деревню. Хенде хох, водички не найдется?
Хозяйка, ни отвечая ни слова, зашла в избу и вернулась с большой глиняной крынкой в одной руке и большой глиняной кружкой в другой. Странно, что она не налила молока прямо там, в избе. Зачем-то надо было налить именно у Женьки на глазах. Она наклонила крынку, молоко полилось в кружку, лилось и лилось, и кружка наполнялась, а потом переполнялась, причем молоко не иссякало. Оно переливалось через край, полилось на сухую землю, сначала впитывалось, потом разлилось лужицей. Женщина добродушно засмеялась. Это был такой местный фокус. Женька протянула руку за кружкой. Женщина нехотя прервала фокус и дала ей полную кружку. На вкус молоко было как молоко.
— Спасибо,— сказала Женька, вытирая губы.— А не скажете, где тут стоит Жадруновский гарнизон?
— Да тут много,— низким голосом сказала женщина.— Тут порядочно.
Неожиданно из дома вышел молодой солдат в незнакомой форме. То есть где-то Женька точно видела эту форму, но не могла припомнить — где. Вероятно, Жадруновский гарнизон по случаю бунта пошил себе гимнастерки старого образца. Кажется, в такой форме в первые дни войны ходили русские, потом ее реформировали. Кубари заменили на погоны и все такое. Гимнастерка на солдате была расстегнута, ремень висел, что называется, на яйцах, и вообще, кажется, он только что оторвался от сиесты.
— Здравствуйте,— поздоровалась Женька и с ним.
Он поднял на нее глаза и кивнул.
— Вот интересно,— сказал он равнодушно.— Говорят, ничего нет, а тут все есть.
— Где тут Жадруновский гарнизон?— спросила Женька.
— Вы есть хотите?— спросил солдат.
— Я спрашиваю, где гарнизон,— повторила Женька уже зло. Ей было неловко срываться после того, как ее тут напоили молоком, но тупость местного населения начала ее раздражать.
— Сейчас,— испуганно сказал солдат и ушел в дом. Женщина стояла и улыбалась полуоткрытым ртом. Женька томилась жарой. Через пару минут солдат вернулся с тонкой цветной брошюрой в руках. Он виновато улыбнулся и протянул его Женьке.
— Вот,— сказал он робко.— Больше нет.
Женька взглянула на брошюру. Это был журнал «Мурзилка» за семьдесят восьмой год, зимний, с детской горкой на обложке. С горки катился на санках, так сказать, хоровод веселой детворы.
Он или косил под дурака, или действительно был местным дураком, которому ради развлечения пошили солдатскую форму.
— Вы на свалке были?— спросила женщина.— Попробуйте на свалку сперва. Если вам в гарнизон, то надо мимо свалки.
Она показала рукой куда-то в поле, и Женька действительно заметила метрах в двухстах от деревни большую кучу мусора. Раньше она ее почему-то не замечала.