— Она?— Волохов закурил и мечтательно затянулся. Глаза его по-котовьи сощурились.— Она… она такая рыжая, рыжая. У, блядь, какая рыжая! И горячая. Очень горячая вся. Всегда у нее температура тридцать семь и два. Во как у нас! Очень быстро соображает, вообще быстро все делает. Кончает быстро, что для женщины величайшее достоинство. Быстро и неоднократно. Росту в ней метр шестьдесят, примерно, пять. Глаза у нее, примерно, серо-голубые. И злая, ух, какая злая! Причем успокаивается сразу — то ли натренировалась хорошо, то ли наигрывает все время. И когда злая, и когда спокойная. И ключицы торчат. Не ходит, а летает. Это ей, значится, двадцать семь лет. И сиськи, тем не менее, в прекрасном виде! Она мне знаешь что напоминала? Вот этот ихний огонь, который не жжется. В первые десять минут священный огонь, добываемый хазарским хитрым способом в храме Тела Господня, не обжигает молящихся. Как они это делают — никто не знает. Короче, Женька — это такой огонь. Купался бы и купался. И ведь, что самое непонятное,— она любит меня! Любит, тварь такая, кричит, стонет… Но теперь фигу, нас теперь хрен проймешь. Если дело дошло до порабощения — на тебе. Меня, говорю, можешь убить, пожалуйста. Но всех, говорю, ты все равно не переубиваешь, как оно ни банально звучит. Будет, говорю, сколько-то лет вашей власти, а потом нация все равно свое слово скажет. Только надо сначала, чтобы нация была,— но это уж, говорю, мы постараемся.
— А она что?
— А что она? Смеется, плачет. Ты, говорит, Волохов, как был мой любимый дурак, так и будешь мой любимый дурак. Мда. Она точно будет еще ничего, если, конечно, свои не убьют. Таких всегда свои убивают, поверь мне, капиташа, я историк. А эти — особенно склонны убивать своих. Чуть в ком-то заведется душа, они его р-раз — и под корень. Чувствуют, сволочи. Это же… Они же понимаешь кто такие?
Волохов налил себе самогону, залпом выпил, задохнулся и, казалось, мгновенно протрезвел.
— Это же два вируса, капитан,— сказал он хриплым шепотом.— Два народа-вируса. Две модели абсолютного истребления. Два типа захвата. Злой и добрый следователь из одного ведомства. Мы сами их такими сделали, до полного совершенства довели,— они на нас свои способности отточили, как на манекене. Ты посмотри, капитан. Во всей Европе только они двое не приняли христианства. Эти так и верны своему язычеству, а те — своему Яхве, который их избрал и всю жизнь порет. Только они устояли, понимаешь? Эти двое не допускают в себя никакой души. Одни могут извести любого, если нападут извне, а другие — если поселятся изнутри; одни всех задавят властью, а другие вообще упразднят власть — в общем, набор «Черный истребитель». Я не знаю, как им противостоять. И это великий Божий промысел, что они увидели тихое место, стали драться за него и в результате намертво вцепились друг в друга. Только наши тогда глупость сделали. Они к себе пускали тех и других, а надо было уйти, капитан. Если бы они ушли, все было бы замечательно. Цыгане ведь ушли, и никто им ничего не сделал. Ты не знаешь разве про цыган?
— Нет,— сказал Громов,— не знаю.