Ждать ли добрых вестей?

Я должна вам сообщить, что Эндрю Декера выпустили из тюрьмы. Луиза никогда не видала, чтобы человек так внезапно и так сильно бледнел и при этом не падал без чувств, но надо отдать Джоанне Траппер должное — она держала себя в руках. Вероятно, знала, что его освободят, что он уже выходил временно, готовился к свободе: после тридцати лет в тюрьме ему предстоят немалые потрясения.

— Он живет с матерью в Донкастере.

— Она, наверное, уже старушка, а он ведь единственный ребенок? — сказала Джоанна Траппер. — Бедная, как это грустно.

— Он заключенный категории А, — сказала Луиза. — Он в ведении МПЗА. За ним приглядывают, следят, чтоб был на виду.

— МПЗА?

— Межведомственная программа защиты общественности. Язык сломаешь.

— Ничего страшного, медики тоже любят аббревиатуры. И вы мне сообщили. Удивительно, — сказала Джоанна Траппер. — Я думала, столько времени прошло…

— Я боюсь, это еще не все. — Луиза Монро, поставщик дурных вестей, чернокрылый небесный герольд. — О его освобождении узнали журналисты, и они, я думаю, повода не упустят.

— «Кровожадный мясник выходит на свободу» — такого рода?

— Боюсь, именно такого рода, — сказала Луиза. — И конечно, их будет интересовать не только Декер — они захотят выяснить, что случилось с вами.

— Выжившая, — сказала Джоанна Траппер. — «Маленькая девочка пропала». Это была я в вечерних газетах. А в утренних — «Маленькая девочка нашлась».

— У вас все осталось? Вырезки, статьи?

Джоанна Траппер сухо хмыкнула:

— Мне было шесть. У меня ничего не осталось.

Вообще-то, это дело офицера по работе с семьями, но звонок переключили на Луизу, и она сообразила, что Джоанна Траппер живет за углом, через две-три улицы в неумолимом гетто для среднего класса, где нет муниципальных домов и пабов, где не бывает ночной жизни, да и днем жизни маловато, поскольку вокруг обитают одни престарелые и пенсионеры. После восьми вечера улицы вымирали, куда ни глянь — заплывшая жиром справедливость бытия. Добро пожаловать в сказку. Луизе смутно чудилось, будто она перешла на другую сторону, хотя прежде ни к какой стороне не примыкала.

— Возрадуйся своей удаче, — сказал Патрик; не дзэн, но послание из гадательного печенья.

— Я просто предупредить, — сказал по телефону человек из МПЗА. — Недавно выпустили одного заключенного, а он знал, что Декер выходит, и продал его историю в таблоиды за двадцать сребреников. Будет буря в стакане воды, но лучше сообщить ей заранее — мало ли, вдруг они ее найдут. Они будут искать, а ищут они получше нашего.

Луиза краем уха слышала о деле Мейсонов — без подробностей, в отличие от Карен, лишь очередное дело в картотечном ящике «мужики, нападающие на женщин и детей». Не то же самое, что мужики, нападающие на одиноких женщин, и не то же самое, что бывшие партнеры, которые прыгают с обрывов и балконов вместе с детьми, заводят выхлопные трубы в салоны машин, где заперты дети, что душат детей в постелях, бегают за детьми по дому с ножами, молотками и бельевыми веревками, и все ради того, чтобы дети, раз уж не достанутся им, не достались никому и уж точно не достались матерям.

Эти заявляются без приглашения на тематический утренник «Волшебный единорог» в честь дня рождения дочери и стреляют в голову теще, которая в кухне накладывает на тарелки желе и мороженое, а потом охотятся на свояченицу, как на оленя, и ей тоже стреляют в голову на глазах у десяти визжащих семилетних девочек, среди которых и их дочь. У Нидлера трое детей, Симона, Шарлотта и Камерон. Десять лет, семь и пять. Именинница Шарлотта получила от отца пистолетом по голове, когда попыталась заслонить собой тетю Дебби. («Шарли у нас смела малка девочка», — сказала Элисон.) Вероятно, Дебби все поняла, едва в кухне прогремел первый выстрел, — она загнала детей в оранжерею на задах и, когда Дэвид Нидлер наставил пистолет, попыталась заслонить детей собой, всех десятерых. До последней секунды кричала на него — орала, какой он паршивец. Тетя Дебби заслужила медаль.

Пока бывший муж сеял смерть в доме, полном девочек и женщин, Элисон сидела наверху с Камероном, которого тошнило в туалете от переизбытка сахара и восторга. В кухне лежала мертвая мать Элисон, в оранжерее лежала мертвая сестра Дебби, и ее десятилетняя дочь обтирала окровавленную мамину голову салфетками с Волшебным единорогом. Дэвид Нидлер потащил за собой Симону, и с ним сцепилась соседка, мать одной из девочек. Она-то думала, худшее, что ей сегодня предстоит, — пережить два часа с очумевшими семилетками, а в итоге пришлось бороться за жизнь: Дэвид Нидлер выстрелил ей в грудь. Она проиграла. Три жизни, три смерти, Дэвид Нидлер — Эндрю Декер, ничья.

Дэвид Нидлер сбежал, и малолетних трофеев ему не досталось. После первого выстрела Элисон схватила Камерона и спряталась с ним в гардеробе в спальне.