Ждать ли добрых вестей?

— Она обучена нападать, — с надеждой сказала Реджи; Сейди снова зарычала.

Попятился Блондин.

— Передашь кое-что брату, — сказал Рыжий. — Скажешь говнецу, если не доставит товар, если не вернет чужое… — И он ребром ладони рубанул себе по горлу; любят эти двое в войнушку играть.

Сейди залаяла так, что перепугалась даже Реджи, и Блондин с Рыжим скрылись в фургоне. Рыжий опустил окно с пассажирской стороны, сказал:

— Передашь ему, — и чем-то швырнул. Другим «Лёбом», красным на сей раз. — «Энеида», том первый.

Книжка взлетела, трепеща страницами, ударила Реджи в скулу, а потом упала, распластавшись обложкой по тротуару.

Реджи подобрала книжку. В центре опять аккуратная дырка. Реджи ощупала бумажный гробик. Кто-то прячет секреты в «Классике Лёба» мисс Макдональд? Во всех томах? Или только в тех, которые нужны Реджи для экзаменов? Вырезанная дыра — работа человека, у которого руки растут откуда надо. Человека, из которого вышел бы прекрасный плотник, только вот человек стал уличным дилером, ошивается на углах, бледный и нервный. Он теперь взобрался повыше, но Билли — он не знает, что такое верность. Он возьмет из руки, что его кормит, и рассует взятое по тайным шкатулкам.

Вообще-то, Реджи не хотела плакать, но она так устала, и она маленькая, и лицо болит, где ударило книжкой, и мир битком набит людьми, которые говорят другим людям, что тем смерть. Милая женушка, славный малыш.

Куда идти, если некого просить о помощи и больше некуда бежать?

Джексон покидает здание

Во лбу металлические скрепки, с которыми он отчасти смахивает на чудовище Франкенштейна. Забинтованная левая рука висит на перевязи, и ладонь клятвенно прижата к груди — чем не способ проверять, жив ли ты еще. То и дело чудилось, что локтевая артерия вот-вот порвется и опять давай кровью хлестать. Но он больше не прикован к больничной койке. Свобода. Его пошатывает, все болит — некоторые синяки выиграли бы призы на конкурсе синяков, — но в целом ему светит вновь стать полноценным человеком.

Пора выбираться. Джексон ненавидел больницы. Он там полжизни провел. Сначала наблюдал, как целую вечность умирает мать, а когда был полицейским констеблем, чуть ли не каждый субботний вечер выслушивал показания в травматологии. Рождение, смерть (равно травматичные), ранение, болезнь — нечего ошиваться в больницах, это нездорово. Больных — пруд пруди. Джексон не болен, его починили, и он хотел домой — в то место, которое называл теперь домом, в крошечную, но изысканную квартирку в Ковент-Гардене, где хранится бесценное сокровище, его жена, — ну, будет храниться, когда сойдет с самолета в Хитроу утром в понедельник. Не истинный его дом; истинный дом его, тот, о котором Джексон больше и не заикался, — темная закопченная нора в сердце, где живут сестра и брат; там же, поскольку условия позволяют, обитает история промышленной революции во всей ее грязи. Поразительно, сколько темной материи можно напихать в черную сердечную дыру.

Едва начинаешь фантазировать, ясно, что пора уходить.

— Мне уже лучше, — сказал он доктору Фостер.

— Все так говорят.

— Нет, правда. Мне лучше.

— Вы потерпевший — это от слова «терпение».

— Нечего мне делать в больнице.

— Вы вчера рассказывали, что умерли, а сегодня уже уходите? Откатываете могильный камень? Вот так запросто?

— Да.

— Нет.

— Меня уже можно выписывать, — сказал Джексон юному больничному волшебнику.

— Правда?

— Правда.

— Нет-нет-нет, вы не уловили саркастических модуляций. Послушайте еще раз: правда?

Надутый безмозглый карликовый Поттер.

— Я нормалек, — сказал Джексон австралийцу Майку. — Мне надо отсюда выбираться, у меня шарики за ролики заезжают.

— Да легко, — сказал летучий доктор.

— То есть что — можно идти?

— Хоть на край света, братан. Попутного ветра. Что тебе мешает?

— У меня денег нет. И водительских прав. — (Последнее важнее, чем первое.)

— Невезуха.

— Даже одежды нету.

— Это ваш размер, — сказала Реджи, ткнув в большую сумку из «Топ-Мена» на полу. — Я пошла туда, потому что у меня там карточка. Наверное, не ваш стиль. Я вам всего купила по одному. — Смутилась. — И три пары трусов. — Смутилась еще больше. — Боксеров. Размер посмотрела на прежней одежде, мне медсестра дала. Там все совсем никуда, ее же с вас срезали, ну и вообще, все в крови. Лежит в черном пакете, — наверное, надо выбросить.

— Почему тебе выдали мою одежду? — озадачился Джексон, едва она умолкла, чтобы наконец вздохнуть.

— Я сказала, что я ваша дочь.

— Моя дочь?

— Простите.

— И ты все это делаешь, потому что за меня отвечаешь?

— Ну, — сказала Реджи, — это как бы взаимно.

— Я знал, что без закавыки не обойдется, — сказал Джексон. Куда ж без нее. С тех времен еще, когда Адам повернулся к Еве (или, что вероятнее, наоборот) и один из них сказал другому: «Слушай, кстати, я вот думаю, может…»

У нее новый синяк — теперь на щеке. Чем она занимается, когда уходит из больницы? Карате?

— Вы раньше были частным детективом. Так? — спросила она.

— В том числе.

— И находили людей?

— Иногда. Иногда терял.

— Я хочу вас нанять.

— Нет.

— Прошу вас.