Ждать ли добрых вестей?

— Нет. Я этим больше не занимаюсь.

— Мистер Броуди, мне правда нужна ваша помощь.

Нет, подумал Джексон, не проси у меня помощи. Люди, которые просят помощи у Джексона, вечно уводят его по дорогам, где он ходить не желал. По дорогам, что ведут в город под названием Беда.

— И доктору Траппер тоже, — неумолимо продолжала она. — И ее детке.

— Ты на ходу правила меняешь, — сказал Джексон. — Сначала «ты спасешь меня, я спасу тебя». А теперь мне спасать неизвестно кого?

— Мне они известно кто. Я думаю, их похитили.

— Похитили? — (Девчонку заносит.)

Он знал, что́ она сейчас скажет. Не говори. Не говори волшебных слов.

— Им нужна ваша помощь.

— Нет. Ни в коем разе.

— Начнем с тети.

— С какой тети?

V ЗАТЕМ ОПЯТЬ ЗАВТРА

Блудная жена

Судя по навигатору, до Хоза сто шестьдесят одна миля, и доедут они за три часа двадцать три минуты.

— Ну, посмотрим, — воинственно сказала Луиза, заводя мотор.

Маркус, верный телохранитель, отсалютовал:

— Убрать упоры.

Дитя невинное. Красивый, рафинированный и новенький, словно только что из кокона выбрался. Арчи в его возрасте не будет таким. Технически говоря, она Маркусу в матери годится. Если б в школе была неосторожна.

А она была осторожна — к четырнадцати уже пила противозачаточные. Всю юность спала с мужчинами старше — не понимала, какие они извращенцы. Тогда ей льстило их внимание — сейчас пересажала бы всех до одного.

Патрик — в период ухаживания, когда делишься интимными мелочами: любимые фильмы и книги, каких держал животных (нет нужды говорить, что «Пэдди» и «Бриди» были смотрителями целого детского зоопарка — хомячки, морские свинки, собаки, кошки, черепахи и кролики), куда ездил на каникулы (Луиза-то почти никуда), как потерял невинность и с кем, — рассказал, что познакомился с Самантой на Неделе первокурсника в Тринити-колледже.

— Ну и все.

— А до того? — спросила Луиза, и он пожал плечами:

— Ну, пара местных девчонок, еще дома. Славные девчонки.

Три. Три сексуальных партнера до самого вдовства (и все славные). После Саманты были подруги, но ничего серьезного, ничего предосудительного.

— А у тебя? — спросил он.

Он понятия не имел, сколь сексуально невоздержанна была Луиза всю жизнь, и она не планировала его просвещать.

— Пфф, — фыркнула она, — горстка парней разве что, довольно долгие отношения. Лишилась невинности в восемнадцать с одним мальчиком — мы уже пару лет тогда гуляли.

Врушка, врушка, черствая плюшка. Луиза всегда неплохо врала — нередко думала, что в другой жизни стала бы отличной мошенницей. Может, и в этой жизни станет, кто знает, — жизнь-то не закончилась.

Надо было сказать правду. Сказать правду обо всем. Надо было признаться: «Я умею только разорвать человека на куски и сожрать — я понятия не имею, как еще любить».

— Свежий сельский воздух сдует с нас паутину, — сказала она Маркусу. — То, что доктор прописал.

А может, и не прописывал.

— Опять задержишься? — спросил Патрик, когда она позвонила предупредить, что у них тут «малка поездочка» (как упорно называл это Маркус). — А местная полиция не может тетку навестить? Далековато ехать, только чтоб проверить. Это ведь не открытое дело, все неофициально? Ничего же не случилось.

— Патрик, я не учу тебя оперировать, — огрызнулась она. — Давай ты не будешь учить меня полицейским процедурам, ладно? Буду признательна.

Он ее подобрал, надеясь, что она починится, что, если терпеливо о ней заботиться, она выздоровеет, — теперь, наверное, разочарован. Червивая роза, треснувшая чаша. Доктор тут не поможет.

— Злишься, — продолжала она, — потому что я вечером напилась в одиночестве, а не пошла в этот ваш театр? — Она презрительно подчеркнула «театр», будто это скука смертная, для среднего класса, будто она — Арчи в припадке подростковой невыносимости.

— Я тебя не обвиняю в том, что ты напилась, — кротко ответил Патрик — возразил, но не заспорил. — Ты сама себя винишь.

Может, его убить? Проще, чем развестись, и у Луизы появится масса новых проблем вместо поднадоевших старых. Может, Говарду Мейсону полегчало, когда всю его семью стерли с лица земли? Осталась только Джоанна, записанная нестираемым фломиком. Ему было бы гораздо лучше, если б стерли и ее.

— Не кипятись, — сказал Патрик. — Шотландская задиристость — она вообще мешает.

— Чему мешает?

— Твоему прекрасному «я». Ты, знаешь ли, сама себе злейший враг.

Инстинктивный рык она загнала обратно в глотку и пробубнила:

— Да, наверное, просто у меня голова лопается. Мне жалко, что так получилось, — прибавила она. — Правда жалко.

— Мне тоже, — сказал Патрик.

Может, в это заявление нужно вчитать дополнительные смыслы.

Они переехали границу. На тот берег Твида и за колючую проволоку. Фронтир.

— Теперь живем по английским правилам, — сказала она.