Жди меня, когда небо окрасится в розовый

– Кто они, а кто я? Я жертва, я просто обороняюсь. Жаль ли мне дурака, что издевался надо мной? Только за его же оплошность! Буду рыдать от того, что мне приходится это делать, потому что довели. А потом забуду. Постараюсь забыть. «Она сошла с ума!» – закричат люди, а я скажу, что теперь спокойна. Во имя своего будущего я готова на всё. Хочу жить достойно – выбираю свой путь. Пусть люди знают, что нельзя доводить других! Пусть они узнают, каково терпеть всё это. Как же нужно позволять себя изувечивать морально и физически, чтобы всё так случилось? Они это узнают. Я им всё расскажу.

– Что ты, черт подери, такое несешь? Как ты им расскажешь, тебе же потом прямая дорога в тюрьму!

– Нет. – Тут ее словно озарило. – Я убегу! Оставлю записку маме и убегу! Прочь убегу. И ты либо со мной, либо подохнешь прямо здесь и сейчас.

Мирай внезапно посуровела, прыснув в меня взглядом, исполненным язвительного презрения, и нацелила на меня дуло своего ружья.

Глаза ее казались сухой коркой дуба – в них не сквозило ничего человеческого. Они были холодны, мрачны и до жути угрюмы, точно из Мирай выжали всё то прекрасное живое, всю невообразимую бескрайнюю энергию, которая бушующими кровавыми волнами неистово бьется о кожу изнутри юного тела. Этот хмурый взор пророчествовал моему испуганному худшую смерть из возможных – смерть от руки своей возлюбленной.

– Эй, это уже слишком. Мирай, не надо так!

– Это же всё издалека идет, Рэй, – сказала она. – Сначала тебя эти колкости просто раздражают, пока они не переходят во что-то большее. Потом, когда всё доходит до физического контакта, уже злит и тотально обижает. Но последняя стадия, когда ничего не помогло, в том числе и помощь учителей и родителей, – это когда любая мелочь, любая малюсенькая колкость может бешено растеребить нарыв на сердце – а там уже, считай, часы до взрыва. Ты думаешь, классно почти ежедневно находить мусор в ящике своей парты? А как насчет «случайных» касаний, которые не более, чем жалкая попытка меня потрогать? Звонки-приколы моей матери посреди рабочего дня, когда она поднимает трубку и слышит: «Ваша дочь умирает, срочно приезжайте!» или «Ваша дочь классно сосет». Господи! А сколько раз у меня отбирали телефон и писали с него всякую херню маме и другим… Сколько раз мне прилетало от отчима за это, а он не верил, что это одноклассники «подшучивают». Думаешь, случай с тем ублюдком-учителем единственный? Это один из. Всё. Часы остановились – БАБАХ!

– Так тебе никто и не помогал. Родителям ты не говорила, учителей ты боишься. Вообще, у этого не должно быть причины. Не знаю, сошла ты с ума или нет, но лучше бы ты и вправду просто сбрендила. А выслушивать все твои проблемы чисто морально очень больно. И узнавать потом твои такие сумасбродные желания, да еще и попытки оправдаться… Скверно это всё. Мирай, может, мои мысли ретроградны и нынче такое просто… модно? Не молчи, скажи же уже что-нибудь.

– Что ты такое говоришь! – гневно взвизгнула она, и взгляд ее блеснул слезой. – Какой «модно»? Я же сказала: у этого есть причина, не тренд это никакой! Не будь глупым, как все, Рэй, прошу тебя. Ты должен понять. Когда ты сказал мне то, чего не знает никто, в первый день нашей встречи, я подумала, что это знак, перст судьбы, как хочешь называй. Я думала, ты станешь тем самым единственным, кто сможет меня понять. Пожалуйста…

– Но я…

Роясь в своих мыслях, я в самом деле силился выудить что-нибудь, чтобы сказать твердое «да», подкрепив его аргументами, однако никак не мог понять Мирай. Только по-прежнему почему-то чувствовал, как по-особенному трепетно бьется сердце при взгляде на ее бледное и полное ненависти лицо. «Почему я всё еще люблю ее? Это совсем не та Мирай, совсем не та! Как можно любить убийцу, психопата? Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет!»

– Я не понимаю тебя, прости!

– Совсем?..

– Понимаю разве что одно – твое желание спокойной жизни. Я ведь тоже желаю того же. И мы могли бы вдвоем исполнить эти желания друг друга. Но моя любовь тебе не нужна. Ты меня не любишь. Правда же?

Мирай вспыхнула снова и не смогла ответить с лету.

– Честно, Рэй, я не знаю, что чувствую к тебе, – сказала она в итоге. – Столько всего произошло, столько всего было… Не знаю.

И тут до меня дошло. Я сразу вспомнил ту мгновенную перемену в лице Мирай несколько ранее. «А что, если ее изначальной целью после моего появления была подстава? Она могла скинуть всю вину на меня, а сама притвориться жертвой в нужный момент… По ее мнению, люди – самые отвратительные существа, живущие ложью, лицемерием, эгоизмом, и, когда она сказала, что докажет свою значимость, скорее всего, имела в виду, что покажет свое превосходство на их же поле. А значит, моя роль в этом всём – ключевая. И предательство меня означает безоговорочную победу озлобленной Мирай Прайс над всеми обидчиками. Таким образом, она еще сможет и самоутвердиться, стоит лишь немножко поиграть в запуганную и униженную. Боже, не хочу верить в это, не хочу… Хоть убей, не могу поверить в то, что твое сердце настолько очерствело».