Жди меня, когда небо окрасится в розовый

Этим вопросом Мирай оглушила меня. «Что мне ответить? Правду или солгать? А к чему ложь?» Просто мне было страшно: а вдруг ей не понравится то, что меня выгнали из института?

Слишком мало времени было уделено на раздумья, поэтому с ответом пришлось поспешить:

– В этой реальности меня исключили из института, – промолвил я без зазрения совести.

– Да? – чуть оживилась Мирай. – Ну ты и балда, Рэй!

Она жестами повторила это слово, параллельно еще раз проговорив, вспоминая сцену из своего любимого фильма: «Бал-да»[23].

– Балда – это Рэй, которого ныне не существует, деточка. – Тембр моего голоса принял вульгарный тон. – Я же могу тебя заверить, что почти не пропускал занятий и выполнял все задания в своем прошлом мире. Поэтому кто из нас тут балда, если ты не приняла во внимание мои слова «в этой реальности»?

– Иногда ты бываешь таким занудой. – Мирай снова зевнула, отвернув голову.

– А? Извини уж. Бывает такое. Иногда и вправду становится душно от моих речей, признаю.

– Именно поэтому ты и балда! Начни принимать во внимание мои шутки.

– Как скажете, мисс Прайс. Только объясните, что из сказанного вами выше – шутка, хе.

– Слова о том, что ты балда. Конечно, я знаю, что не ты конкретно такой, но я просто хотела подшутить самую малость.

– Ну ты и балда, Мирай! – сказал я и рассмеялся. – Теперь ты знаешь, что со мной такие «шутки» вряд ли пройдут.

Она понимающе закивала, не издав ни звука. Через пять минут мы дошли до ее дома. Я по-дружески откланялся и не спеша потопал к себе. Организм мой захлестнул поток эндорфинов. Все мысли мои были только о Мирай и ни о чем больше. Так душа, недавно брошенная в бездну отчаяния, вмиг воспарила на высоту блаженства. Я был почти что счастлив.

Пришел в квартиру, родители предложили поужинать, но я отказался. Пошел к себе в комнату, заперся там и поторопился лечь спать. «Будет ли это моей ошибкой, не знаю, – думал я, улегшись в постели, – но только так я смогу убедиться в том, что завтра Мирай никуда не исчезнет. Вдруг всё это обернется сном? Нет, тогда это будет кошмар. Нет! Это всё взаправду. Мирай реальна, она не исчезнет. Я могу быть в этом уверен. Завтра снова встречусь с ней и продолжу сближаться, и впоследствии, возможно через год, мы достигнем той точки отношений, на которой в прошлом мире они оборвались. Да, так и будет. Я сделаю всё, как было в прошлой реальности. Сначала Мирай, потом Адам, а после налажу учебу. Осталось только заснуть, проснуться – и убедиться в том, что этот день был наяву. Тогда я возблагодарю Господа за то, что Он помог мне выбраться из глубин уныния. Ведь это возможность. Возможность всё наладить».

Глава пятая Во все тяжкие

Смутное сновидение пришло ко мне той ночью. В маленькой комнате, при ярком лунном свете, раздавался едва слышный плач. «Папа, как же сложно без тебя-а…» – произнес робкий, дрожащий голос. Его хозяйка, девушка, давилась слезами. Какая девушка? Неизвестно. Сон – как будто кусочек из тех воспоминаний, что приходили пару раз на дню: мало что понятно, но почему-то явление это отдавалось очевидным звоночком – мой разум пытается донести нечто важное. Но что конкретно и какой степени важности – не ясно. Как будто множество деталей картины рассыпались и перемешались; и чтобы узнать, что вообще происходит в этой реальности, мне предстоит собрать всё воедино.

Я пробудился и ощутил невыносимую боль по всему телу. На часах было четыре тридцать семь утра. Я дышал учащенно, точно после кошмара. И стоило мне дотронуться до своего лица, как всё стало еще непонятнее. По щекам внезапно заструились слезы.

– Что это?.. – мямлил я с каким-то недоверием, думая, что брежу. – Почему я плачу?.. Что это был за сон? Кто там был?

На все эти вопросы ответа не последовало. И враз вдарило мне в голову: всё взаправду. Я действительно не сплю, наяву ощущаю всё прямо сейчас. Слезы – настоящие, переживания – тоже. И именно поэтому я больше не сомкнул глаз, просидев в полудреме до восьми утра, когда за окном всходило солнце. Обычно родители к этому времени только пробуждались, а я, в прежнем мире, спокойно отсыпался до десяти. Однако сейчас ни о каком покое и речи не шло. Внимание мое полностью было сосредоточено на какой-то радости и вместе с тем трепетном страхе, овладевшими сердцем. Радость – за то, что этот мир существует по-настоящему. Что он не плод моего больного воображения. И что Мирай теперь тоже реальна и у меня всё еще есть шансы. Страх – за эти диковинные видения, подчас вспыхивающие в сознании. Видения, которые как бы пытались сообщить о чем-то, но я не понимал. Но не зря же они есть. И почему они сопровождаются всегда головными болями или, как накануне, пробуждением в холодном поту? Они определенно значимы. Очень сильно значимы.

К сожалению, доступ к пониманию всё еще был для меня закрыт, поэтому я не нашел ничего лучше, как временно принять эти видения как должное, и пошел в ванную умываться.