Жди меня, когда небо окрасится в розовый

По-родительски улыбнувшись, она встала с кресла и прошла на кухню. Там отдала мне нужные краски и кисть, а еще стакан с водой. Со всем этим добром я немедленно вернулся к Мирай. Ее игра продолжала трогать струны моей души, и под сильным впечатлением я чуть не опрокинул воду. Только вот Мирай, похоже, даже не заметила, как я уходил, – настолько она была погружена в музыку. И на лбу ее уже пробивалась испарина, а она всё неустанно скакала пальцами по клавишам.

Призвав на помощь всю свою волю, я подошел к пейзажу на стене и, заблаговременно расположив краски на столе, несмотря на скудное освещение, схватил кисть, белую и голубую краски – и стал творить свою идею. Сначала это было одно ловкое и точное движение. Самурайским ударом я провел кистью по холсту – и оставил на нем след, похожий на след от падающей звезды. Такова и была моя задумка. Этому пейзажу не хватало сверкающей кометы на фоне Луны. И с помощью еще некоторых мазков голубой и белой красок я смог воспроизвести то, что недавно вспыхнуло в голове. Недоставало только деталей и, возможно, каких-то контуров, может еще каких-то оттенков, но это уже было похоже на желаемое. Я не художник, никогда им и не был, однако в то время, когда Мирай самозабвенно играла Эйнауди, ощутил себя великим творцом. Поэтому и захотел сделать нечто подобное, пока момент позволял. И какое же это приятное чувство…

Когда я счастливо выдохнул, «буря» прекратилась. Игра была закончена. И невесть сколько она длилась.

– Рэй, – обратилась ко мне Мирай, еле дыша, – я устала. К-как тебе? Я практиковала это год. Мне кажется, у меня есть успехи, хех.

– Не описать словами, как это было, – промолвил я и указал на картину.

Мирай вяло вылезла из-за инструмента и включила свет в комнате.

– Ты… ты́ это сделал? – спросила она холодно.

– Да. Пока ты играла. Музыка вдохновила меня, и я решил привнести в этот шедевр еще немного красоты. Что думаешь?

– Это и вправду сделало картину чуть лучше. – Она слабо ухмыльнулась. – Спасибо. Только по качеству комета немного уступает всему остальному. Надо ее доработать. Но не сейчас, я попрошу позже бабушку это сделать. Она точно сможет. А сейчас я выжата. Рэй, сколько времени?

– Шесть доходит.

– Хочу спать. Ты ведь не покинешь меня?

– Не покину, – не раздумывая ответил я.

– Тогда посидишь тут, пока я сплю?

– Посижу.

– Я недолго… – Она устало поплелась в сторону двери. – Всего на часик. Можешь пока книгу почитать, у меня тут много чего есть…

– Почитаю. Можешь ложиться.

– Хорошего отдыха.

– Спокойного сна.

Мирай улеглась на своей постели в соседней комнате и наверняка почти сразу же потонула в сонной зыби. Я выключил свет в комнате «для гостей», и ее снова залило лазурью.

Стоило мне сесть на диван, как разум поглотили различные думы. Взгляд мой устремился на одинокий луг в бледном лунном свете. Мысленно я перенесся туда. На душе стало грустно и в то же время тепло. Ведь я принес подарком яркую звезду в одинокое ночное поле Мирай, где раньше не было никого, кроме нее. И сейчас лежу здесь, среди цветов, овеваемый летней прохладой, золотимый тихой блестящей луной, совсем один, – только точно знаю, что скоро маленькая пигалица пробудится и сядет рядом.

Глава девятая Падение Феникса

В ту ночь мне приснился до безобразия странный сон. Он был как фильм без четкой структуры, со сценами, пробегающими в хаотичном порядке на экране сознания. Я буквально сидел в каком-то пустом темном кинотеатре, и передо мной расстилался исполинский киноэкран. Сон был про человека, из-за которого я оказался в больнице. Кристофер Фоксуэлл, старый друг согласно этой реальности, а теперь просто знакомый. Однако в том сне он предстал именно как мой друг, ведь сон этот рассказывал историю Криста в нынешней действительности, начиная со смерти брата…

* * *

– Слушай, – обращается ко мне он с досадно-дружелюбным тоном в день трагедии, – я верю тебе. Да даже если бы ты и успел добежать до него, то вряд ли бы получилось вытащить. Он весит куда больше тебя, а такие, как ты, уж прошу извинить, особой силой не отличаются.

– Прости, я…

Хочу сказать: «…мог его спасти», но Крист меня перебивает:

– Не извиняйся. По большей части Гарри сам виноват. Вечно у него было шило в заднице. – Он наклоняет голову, его глаза увлажняются, и по щеке скатывается несколько слезинок одна за другой. – И всё же… так обидно! – Отворачивает лицо, прикрывая веки. – Прошу прощения.

– Ничего. Это нормально. Мне тоже очень обидно.

Я в самом деле хочу плакать, только слезы не идут, и не знаю почему.

– Гарри много рассказывал про вас с Адамом. Называл лучшими друзьями. Он как-то хотел меня познакомить с вами, много раз звонил в выходные и звал пойти с ним на прогулку, а я всё откладывал, потому что не сильно желал знакомиться, но врал, будто бы просто времени нет. Сам тогда сидел дома и смотрел фильмы, отключаясь от внешнего мира. Теперь мне стыдно за это, и чтобы хоть чуть-чуть загладить вину, позволь мне стать твоим другом, Рэй.