Кристофер аккуратно кладет букет итальянских белых подсолнухов рядом с черной коробкой. Выпрямляется и тут же низко склоняется.
Я проснулся, как после кошмара, – с отдышкой и весь в поту. Сердце стучало так, точно я закончил долгий изнурительный марафон. Надо мной – незнакомый потолок. Или знакомый? Ну конечно. Там гирлянды. Это дом пожилых Прайсов.
Я приподнялся в постели, и голова моя заболела, как во время похмелья. Вновь я узнал что-то новое об этом мире. И ощущение – словно сходил в кинотеатр. И весь этот длительный сеанс меня не покидало некое чувство напряжения, будто в кинозале сознания где-то среди бесчисленных темных рядов кресел сидел кто-то еще и наблюдал за историей вместе со мной.
– Проснулся? – Из-за проема двери выглянуло милое личико моей возлюбленной. – Доброе утро, Рэй. Тебе кошмар приснился? Выглядишь не очень.
– Мирай… – Увидеть ее после такого было настоящей отрадой. – Я что, проспал всю ночь?
– Ага. Видимо, уснул в то же время, что и я вчера.
– А который час?
– Десять утра. В общем, ты позавтракаешь сейчас, и мы поедем обратно.
– Хорошо. Мне приснилось что-то невероятное.
– Что же?
– Сам еще не до конца понял. Прости, не могу сказать.
– Ладно. Я пока начну собираться, а ты иди ешь. Бабушка уже приготовила тебе.
– Спасибо. Уже иду.
Завтрак занял немного времени. На всё про всё ушло где-то минут пятнадцать. Домой мы поехали на такси.
Мне очень было интересно нынешнее состояние Мирай, и на мой вопрос: «Ты что, правда вернешься туда?» она ответила: «А куда я денусь?»
– А остаться у бабушки с дедушкой нельзя? – спросил я следом.
– Нет. Мне нужно ходить в школу и быть рядом с мамой.
– Расскажи им о Роберте, может, они смогут как-то помочь от него избавиться или хотя бы усмирить.
– Я не хочу тревожить бабушку с дедушкой. Они уже пережили свои тревоги в жизни. Мои проблемы – это мои проблемы. И как-нибудь я их решу.
– «Как-нибудь» – это как? Опять будешь просто терпеть, пока всё само не уладится? Это не дело.
– Я не терплю, – не слишком вежливо буркнула Мирай. – Поднакоплю сил, придумаю что-нибудь.
– Как скажешь. Я просто волнуюсь за тебя немного.
– Немного?.. Рэй, я ценю твою заботу, конечно, но сейчас мне она не нужна. Прошу меня понять. Мне нужно просто собраться с мыслями.
– Хорошо. Но если что, я всегда буду рядом и помогу тебе.
Мирай на мои слова улыбнулась и больше не сказала ничего. Так мы и доехали до дома, распрощались у двери ее квартиры, и я вернулся к себе.
Никого нигде не было. Судя по всему, подумал я, родители уехали. На кухонном столе обнаружил записку, оставленную матерью:
Под листком лежали десять стодолларовых купюр. Почему-то эти деньги не вызвали у меня ничего, кроме чувства какой-то пустоты внутри. Сразу захотелось выполнить просьбу родителей. Так и решил: сегодня же поищу вакансии. В голове еще был вариант посоветоваться с Маргарет Прайс, однако к ней я не торопился. Сперва заглянул в компьютер – интересно, что накопилось за последние дни, пока я его не включал.
Тридцать сообщений в «Дискорде», датированные днем моего попадания в больницу, встретили меня со всей своей внезапностью и, самое главное, ужасом содержания. Все они пришли от Неистового Феникса. И от каждого почему-то становилось зябко.
И таких одинаковых сообщений еще шестнадцать. Я ошалел. Мои пальцы как будто бы онемели, не могли и клавишу нажать. Почему-то, прочитав всё это, виноватым почувствовал себя и я. Мне хотелось написать: «Что ты, Крист, я живой, всё нормально!»
Первую букву я напечатал только спустя минуты три. Набил всё сообщение, и в голове возник вопрос: «А не поздно ли я отвечаю?» Я тут же отмахнулся от темных мыслей и отправил текст. Ответа долго ждать не пришлось.
В одночасье я вспомнил сегодняшний сон. Только тогда осознал, что это не просто выдумка моего мозга, а полноценный пересказ периода жизни Кристофера Фоксуэлла.
Я выдохнул с облегчением. Конфликт улажен. Еще раз перематывая в памяти фильм о жизни Криста, мне представилось, как мы могли бы дружить вместе. Это породило желание попробовать заменить им Гарри. Абсурдно, да. Однако если Гарри уже мертв, то что еще остается? Его брат – единственная замена лоскута картины моей прежней жизни. Так что всё очевидно.
Почему-то я не сразу задумался о том, о какой дате вообще идет речь. И только после моего согласия снизошло озарение – годовщина смерти Гарри.