Ждите, я приду. Да не прощен будет

Чултуган крепко сидел на коне. Бросилось в глаза: голова вскинута смело, плечи могучие, грудь, одетая в куяк, широка. Но не это сказало Темучину, что он выиграет бой. Улыбка была на лице у багатура. Не та, что усилием воли растягивает губы желающего выказать смелость, но улыбка здорового, сильного человека, радующегося восходящему солнцу, прелести вливающегося в грудь ароматного воздуха, бодрящему, ни с чем не сравнимому ощущению ловкости, подвижности, гибкости своего тела. И Темучин, глядя в лицо багатура, сказал с уверенностью: «Он победит».

Чултуган выкрикнул что-то гортанное, развернул коня и, бросив поводья, сильно послал вперёд. Тяжко, гулко ударили в землю копыта. Тысячи людей увидели: от стоявшего стеной поперёк долины войска найманов тоже отделился всадник и скоком пошёл навстречу Чултугану.

Они сближались в грохоте копыт.

Лес, вздымавшийся и по одну и по другую руку, не глушил звуки, но, напротив, многократно усиливал, отбрасывая в долину гулким эхом. Удары копыт нарастали, словно грохот приближающегося обвала. Темучин краем глаза увидел, как поднимается на стременах стоящий с ним бок о бой нойон меркитов. Да и другие в строю, не глядя можно было сказать, поднялись в этот миг на стременах, словно не Чултуган, но каждый из них должен был обрушить удар на врага.

Багатуры сошлись в схватке.

Как ни велико было напряжение, но Темучин, не выпуская из внимания бешено крутящихся на лугу воинов, нет-нет, а взглядывал на стоящих стеной найманов. И неподвижность, уверенное спокойствие плотных их рядов не нравились ему. Это означало, что ни Субэдей, ни Джелме ещё не подошли. Знай найманы, что за спиной у них вражеские тумены, они бы не были столь уверенны.

«Что же могло случиться, — торопливо проносилось в голове Темучина. — Почему ни Субэдей, ни Джелме не вышли в спину найманам? Или найманы разбили их ещё до того, как пошли нам навстречу? — И возражал сам себе: — Такого не может быть. — И опять сомневался: — Но всё же почему так гордо, спокойно веет над их рядами бунчук хана найманов?».

И вдруг Темучин увидел, что под рыже-белым хвостом бунчука произошло движение. Воздух был по-утреннему прозрачен, и Темучин, несмотря на расстояние, разглядел, что всадники под бунчуком закрутились в непонятной круговерти. Одни отступили вглубь рядов, другие выдвинулись вперёд, а всадник на смоляном коне, выскакав перед туменами, полетел самым быстрым аллюром на другой конец вытянувшегося линией войска. Неожиданная суета в момент, когда у всех на глазах сражались багатуры, была ничем не объяснима. В такие мгновения тумены стоят неподвижно, а взоры всех прикованы к схватке. Однако неразбериха под бунчуком найманов не только не прекращалась, но становилась очевиднее. Это могло свидетельствовать об одном: в эту самую минуту хан найманов получил известие, что за спиной у него объявились тумены Субэдея и Джелме.

И вдруг над долиной вскинулся мощный, вырвавшийся из тысяч глоток вопль. В нём были торжество и боль, радость победы и скорбь поражения.

Чултуган выбил из седла багатура найманов.

Крик рос, набирал силу, и всё явственнее и явственнее в нём проступало ликование одних и смертный ужас других.

Чултуган, не слезая с коня, наклонился над поверженным багатуром и, подхватив его меч и вскинув высоко над головой, рысью пустился к тому месту, где стояли нойоны. Когда он приблизился, Темучин увидел, что одна щека у него отрублена и, хотя он придерживает её ладонью, кровь заливает ему грудь. Однако глаза багатура сияли. И, глядя в эти глаза, Темучин понял, что медлить нельзя ни минуты и надо бросить воинов в сечу, пока над долиной витает дух победы, определённой самим Высоким небом. Он встал на стременах во весь рост и выбросил руку вперёд.

— Урагша! — загремело окрест, и Темучин даже не понял, выкрикнул ли это он или тысячи и тысячи голосов.

Вся громада войска качнулась и, набирая скорость, пошла на минуты назад, казалось, неприступную, плотную, а сейчас заколебавшуюся стену найманов. И стало ясно, кто победит в сражении, как ясно это всегда и в любом сражении по порыву, с которым люди идут в бой.

Темучин сам не пошёл в сечу, да в том и нужды не было. Для него взгромоздили одна на другую три арбы, и он, забравшись на верх этого сооружения, мог хорошо видеть открывавшуюся перед ним долину.