Ждите, я приду. Да не прощен будет

Отдавая этот приказ, Темучин не думал ни об отдельных людях, ни об отдельных жизнях. Теперь, когда сражение было выиграно, мысли его вновь были устремлены к решению всё одной и той же задачи: стрелы племени должны быть собраны в один колчан. Только ныне он говорил и думал уже не о стрелах одного племени тайчиутов, но о стрелах всей степи. Вокруг Темучина, по случаю победы, цвели лица нойонов, а лицо хана было, как обычно, замкнуто, и чувствовалось, что эта замкнутость скрывает напряжённую внутреннюю работу мысли. Так оно и было, ибо его голова теперь меньше всего была занята одержанной победой. Мысленно Темучин уже прошёл долину, в которой только что выиграл сражение, и вёл тумены в сердце найманской земли. И весь он был там, в центральных куренях найманов, обдумывая, как лучше и скорее привести могучее и многочисленное племя под свою руку. Оттого-то Темучин жёстко и коротко сказал: «Всех». Оставлять за спиной воинов, в которых он не был уверен, Темучин считал опасным. Это могло помешать главному, к чему он шёл так долго от безымянного ручья, где его мать, срывая от усилия ногти на руках, рыла нору для жилья. Так какие могли быть слова о пощаде? «Всех!» — это было единственное, что он мог сказать и сказал.

Через день стремительного перехода тумены Темучина вошли в центральный курень земли найманов, а ещё через два дня старейшины племени провозгласили его ханом своего народа и подвели племя под его руку. Перед юртой Темучина в ряд встало четыре бунчука. Бунчуки племён тайчиутов, кереитов, меркитов и найманов. Самых сильных, самых многочисленных племён степи.

В один из этих дней к юрте хана нукеры приволокли полуживого, в беспамятстве, старика. Одет он был в рванье, нукеры нашли его на обочине дороги. Однако когда кто-то подошёл к нему, старик сказал, что он купец из Чжунду, избитый и ограбленный неизвестными людьми. К удивлению нукеров, старик вытащил из-под грязного, драного халата золотой знак, который назвал пайцзой, и сказал, что по этому знаку его может и должен принять даже китайский император, но он имеет весть не к императору китайцев, а к самому большому хану в степи.

Полуживой, избитый старик был Елюй Си. Вышедший из юрты Темучина Джелме выслушал рассказ нукеров, повертел непонятный золотой знак в руке, разглядывая выбитый на нём силуэт парящего сокола, посмотрел на старика.

— Да живой ли он, — спросил, — и может ли что-нибудь сказать хану?

Старик открыл глаза, посмотрел на Джелме и с неожиданной твёрдостью и отчётливостью произнёс:

— Слово моё важно, очень важно. Хан это оценит.

По выговору странного старика с не менее странным золотым знаком Джелме ронял, что это не степняк, а и вправду, скорее всего, китайский купец. Ещё раз оценивающе оглядел его, ответил:

— Хорошо. Я скажу хану.

Повернулся, вошёл в юрту.

Странный старик повёл себя и вовсе необычно, увидев Темучина. Он склонился в низком поклоне, как никогда не кланялись степняки, вернее, даже не склонился, но лёг и лицом, и грудью на расстилавшиеся перед Темучином войлоки, затем, едва приподняв голову, но всё же не глядя на хозяина юрты, сказал:

— Великий хан степей, у меня есть весть, которую могут услышать только твои уши. Вели всем выйти.

Темучин с удивлением взглянул на старика. Прищурил глаза, и удивление в них сменилось насмешкой.

— У меня, — сказал он, — нет тайн от этих людей. — И повёл рукой в сторону Джелме и ещё двух нойонов, сидевших у очага.

После этих слов старик наконец взглянул в лицо хану. Посмотрел слезящимися глазами и сказал удивительно смело для человека, найденного избитым на обочине степной дороги:

— Великий хан, я вижу, ты ещё молод и оттого, знать, судишь так легко и о людях, и о тайнах. С годами ты изменишь своё мнение.

— Ты что, шаман, — перебил его Темучин, — которому дано заглядывать в будущее?

В голосе его послышалось раздражение.

Елюй Си ответил с той же смелостью, как и начал разговор:

— Нет, великий хан, я не шаман, но я хочу сообщить тебе то, что не должны знать другие.

Темучин приподнялся на подушках, вгляделся в странного старика. Увидел, что тот слаб, очень слаб, и подумал так: «У этого человека короткий путь до Высокого неба, а перед его ликом пустое не говорят». Откинулся на подушки, повернул лицо к Джелме и нойонам у очага.

Те встали и вышли.

— Благодарю тебя, великий хан, — сказал старик и вновь лёг на войлоки.

Когда он приподнялся и взглянул в лицо Темучина, глаза его были строги.