Жду ответа

— Досадно, — сказал он. — Честно признаюсь, меня это тоже не радует. Меня это тоже немало смущает. Не говоря уже о том, что я никогда не думал, будто сойду по возрасту за отца почти взрослой дочери. — Он усмехнулся на пробу, как бы проверяя, не покажется ли ей это забавным, но она его не поддержала. Точно не разобралась в собственных эмоциях, но настроение явно не то, чтобы оценивать остроумные замечания. Он потянулся к ее ноге, тут же опомнился, отдернул руку, и на ее глазах вымученная усмешка сморщилась в гримасу.

Этого тоже совсем не хочется: напряженной неловкости, возникшей между ними в ту минуту, как он начал рассказывать правду. Приятно было вместе посмеиваться. «Упражняться в остроумии», по выражению Джорджа Орсона. Будет ужасно, если это кончится, если у них все изменится, если прежние отношения безвозвратно прервутся. Приятно было быть Люси и Джорджем Орсоном — «Люси» и «Джорджем Орсоном», — пусть даже они просто разыгрывали представление друг перед другом, но это было легко, естественно и забавно. Это была настоящая Люси, открывшаяся после встречи с ним.

— Поверь мне, — сказал он очень торжественно, совсем не как Джордж Орсон. — Я не сразу выбрал такой вариант. Только особого выбора не было. В нашем нынешнем положении не так легко раздобыть необходимые документы. Выбирать было не из чего.

— Хорошо, — сказала Люси. — Понимаю.

— Надо просто прикинуться, — сказал Джордж Орсон. — Сыграть в игру.

— Понимаю, — повторила Люси. — Я тебя поняла.

Хотя это не обязательно облегчает дело.

Днем Джорджу Орсону надо было «кое-что уладить».

Что в определенном смысле почти подбодрило Люси. С самого их приезда сюда он надолго исчезает — скрывается и запирается в «студии», уезжает, не сказав ни слова, в старом пикапе, — и сегодня никакой разницы. После разговора поспешил к своему компьютеру, а она стояла на пороге «студии», глядя на большой письменный стол, на старую фотографию в раме, за которой прячется сейф, словно реквизит в плохом детективе с убийством.

Он взялся за дверную ручку. Наверняка хотел закрыть дверь — разумеется, не у нее перед носом, — но замялся, и изначально ободряющая улыбка напряженно застыла.

— В любом случае тебе наверняка надо побыть одной, — сказал Джордж Орсон.

— Да, — сказала она. Проследила, как его пальцы стиснули круглую ручку из граненого стекла, и он проследил за ее взглядом, посмотрев на свою нетерпеливую руку так, будто она его подвела.

— Знаешь, ты вовсе не обязана, — сказал он. — Не упрекну тебя, если уедешь. Понимаю, что требую от тебя слишком многого.

Она не знала, что ответить. Думала…

Думала…

И он захлопнул дверь.

Какое-то время она топталась возле студии, потом села за обеденный стол в столовой с диетической содовой — день выдался жаркий, — прижала ко лбу холодную запотевшую банку.

Уже не одну неделю она предоставлена самой себе, бесконечно смотрит телевизор, направляя древнюю спутниковую тарелку, которая поворачивает голову с медленным металлическим скрежетом; раскладывает пасьянсы — карту за картой из старой отцовской колоды, которую захватила с собой из сентиментальных соображений; перебирает книги на полках в гостиной, жуткую коллекцию старых томов, которые видишь на распродаже во дворе какой-нибудь старушки. «Погибшее сердце». «Шаг в Вечность». «Утренняя звезда». Никто никогда о них даже не слышал.

Она старательно думала. Старалась сообразить, что делать, то есть занималась тем же самым, чем на протяжении почти целого года после смерти родителей. Мысленно проникала в будущее, пробуя вычертить карту, вглядываясь в обширное пространство, как пилот в океан, ища место для посадки. А четкий план все не складывался.

По крайней мере, теперь информации больше.

Четыре миллиона триста тысяч долларов.

Важная, полезная деталь, если в нее действительно можно поверить. Есть аспекты в истории Джорджа Орсона — в его истории в целом, — которые кажутся преувеличенными, приукрашенными, искаженными. В изложенном кроется определенная доля правды, как в старых картинках-головоломках, которые Люси любила в детстве, с изображением простого пейзажа, где надо отыскать спрятанные простые предметы — пять раковин, восемь ковбойских шляп или тринадцать птичек.

Она выбрала на полке старый том в твердой обложке, пролистала страницы. За несколько последних недель переворошила все книги, думая, вдруг из них выпадет какая-нибудь записка. Обыскала каждый шкафчик на кухне, каждый комод в каждой спальне, простучала стены в поисках потайной дверцы или ниши. Даже сходила в контору мотеля в башне маяка, просмотрела пыльную груду буклетов о местных развлекательных заведениях, давно закрытых; заглянула в коробки, обнаруживая старые рулоны туалетной бумаги в невскрытой полиэтиленовой упаковке, заплесневевшие полотенца в шкафах; побывала в самих домиках для постояльцев. Снимала ключи с крючков за стойкой, отпирала один за другим — все пустые, ни кроватей, ни мебели, только голые стены, голые полы, ничего, кроме непримечательного слоя пыли.