Желание

В залитой лунным светом комнате, где спали в гамаках девочки, стоял резкий запах мочи, потому что те писались во сне – проступок, за который нельзя бить ребенка, но их все равно били. По ночам в окно влетали сонмы самых причудливых насекомых, которых только мог создать Господь, поселив всех их на этом острове. Тут были и летающие муравьи, и ночные мотыльки размером с маленькую птичку, и, конечно, комары. Днем Матинна отказывалась есть, но по ночам некоторые девочки видели, как молниеносным рывком она хватала мотыльков и поедала их. После этого уже никто не сомневался, что перед ними – дитя Сатаны.

Хотя сэр Джон сказал, что Матинну нежелательно навещать – только лишний стресс и ей труднее будет адаптироваться, через три дня леди Джейн отправилась в приют, чтобы забрать девочку домой. Во-первых, было задето ее самолюбие, во-вторых (правда, уже в меньшей степени) – она переживала за ребенка. Кроме того, она хотела дать понять мужу, что не позволит ему самоуправствовать.

Но была и другая причина, спрятанная настолько глубоко, что леди Джейн буквально испытывала физическое страдание, не смея назвать все своими именами. Она не была истеричкой и не позволяла себе давать волю эмоциям, как это делали женщины слабохарактерные, привыкшие копаться в своих переживаниях. Но здесь, в приюте, ее буквально накрыло волной эмоций, да так, что спирало грудь и она не знала, как себя вести. Директор водил ее по корпусам, устроив для гостьи нечто вроде экскурсии – такова была просьба губернатора. Сэр Джон слишком хорошо знал жену, предвидя, что она его не послушает. Поэтому, как и положено бывалому морскому офицеру, он решил выстроить хитрую линию обороны.

Дети шарахались от леди Джейн, словно дикие зверьки – напуганные, голодные, истосковавшиеся по нормальной человеческой жизни. Единственным существом, довольным жизнью в приюте, был большой рыжий кот, у которого не было недостатка в крысах, даже днем сновавших в темных простенках. Леди Джейн попыталась заговорить с одним мальчиком, но тот молча стоял с отстраненным видом, как будто уже отказался жить на этом свете. Тогда леди Джейн стала спрашивать детей: хорошо ли их кормят и как им тут живется.

Но они словно не слышали ее, и даже, казалось, не понимали, о чем она говорит. Все они выглядели забитыми, глаза их были пустыми. Странно, но дети не перешептывались, не хихикали, и никто никого не дергал за косички. Они были очень слабы, кашляли и чесались, они все были больны – кто паршой, кто дизентерией, и у многих руки были покрыты ознобышами, которые они расчесывали в кровь.

Приюту было всего несколько лет, но здание уже пропиталось зловонием. То был запах запущенности, неприкаянности и еще чего-то – тогда леди Джейн не могла дать этому названия, но позднее в своем дневнике попыталась описать хотя бы примерно: «Запах, свидетельствующий о том, что в этом доме что-то не так…» Этот запах забирался всюду – в спальные комнаты, в полусгнившие гамаки из коричневой холстины в пятнах мочи и крови, он пропитал пол из грубых досок и – маленькое тельце, походившее на кусок кроваво-гнойной плоти и уложенное на убогую лежанку в углу комнаты. Существо это было замотано в коричневую льняную тряпку, обильно смазанную жиром.

– У нее в доме случился пожар, – тихо пояснил директор. – Мать сгорела заживо. Только вот ее и успели спасти.

Временами девочка поскуливала от боли, но по большей части просто молчала, безразличная ко всему. Взгляд ее ярких бирюзовых глаз был неподвижно устремлен в потолок, и создавалось жуткое впечатление, что эти глаза воткнули в поросенка, которого передержали на огне, и он обуглился. И эти глаза, глаза девочки, вопрошали: когда же ее положат в белый игрушечный гробик, который уже был готов и ждал ее на столе в большой подвальной комнате. Именно туда директор и провел леди Джейн.

– Мы во всем обслуживаем себя сами, – сказал директор, подняв фонарь над головой, чтобы гостья могла внимательнее осмотреть это жуткое помещение. – Все это мастерят мальчики из нашего приюта.

После посещения «гробовой комнаты» леди Джейн попросила избавить ее от продолжения экскурсии, и вдвоем они проследовали в расположенную на втором этаже столовую для администрации. Окна столовой выходили на задний двор, где обычно и слонялись дети. Леди Джейн придвинулась к окну из дутого стекла и посмотрела вниз.

Она сухо сглотнула, пораженная увиденным.

Если бы не темная кожа, она ни за что не признала бы в этом шелудивом ребенке с побритой наголо головой, в каком-то унылом балахоне Матинну. Девочка неподвижно сидела на корточках, в сторонке от других детей. Потом кто-то бросил ей в лицо шмоток грязи, и Матинна оскалилась – отсюда было не слышно, возможно, она даже зашипела, как дикая кошка, и от нее отстали.