Желание

Сбежать бы сейчас вниз, влететь в этот грязный двор, схватить в охапку Матинну и увезти эту несчастную девочку подальше от их «любви» и «милости», от всех их рассуждений про необходимость страдания. Дома она первым делом отмыла бы Матинну, нашептывая ласковые слова, что теперь все хорошо, всему плохому пришел конец и отныне она в безопасности. Она шептала бы ей все это, мягко касаясь губами ее ушей. А потом она бы крепко прижала ее к себе и отвела на кухню, чтобы накормить ее горячим супом с ломтем ароматного хлеба. Она просто хотела быть матерью, и зачем она только притворялась строгой. Ей хотелось зарыться лицом в буйные кудри Матинны, чтобы всегда быть ей защитой и радоваться ее непохожести на других вместо того, чтобы убивать эту непохожесть. Потому что, и это уже было очевидно, отторжение этой непохожести может загнать ребенка только в такое место, как этот приют с его грязным двором, только в такое место, где стоят заготовленные для таких непохожих свежевыструганные белые гробики.

Но снова зазвучал в голове голос разума, что все это печально, но, увы, неизбежно, и все эти вонючие гамаки, и крысы по углам, и холод, и комочек умирающей обожженной плоти – все это не просто так существует на земле. Какие безумные доводы! Но постепенно здравый рассудок усмирил ее неосмотрительную душу. И леди Джейн мысленно согласилась, что ее великий эксперимент закончился крахом, что достаточно позора на ее голову и она не может забрать Матинну в Лондон. При этом у леди Джейн было ощущение, что ее пропустили через точильный камень.

Она отвернулась от окна, чтобы больше не видеть это грязное убогое существо. Она собралась с духом и сказала:

– Ваши слова, господин директор, не лишены здравого смысла. – Она говорила медленно, запинаясь, словно из нее выбили это признание под пыткой. – Я и сама вижу, что в ней возобладали животные инстинкты.

– Мы с этим постоянно сталкиваемся, мадам, и стараемся как-то исправить их, – мягким голосом произнес директор. – Мы привлекаем детей к работе на кухне и в посудомоечной. Но из крысы не вырастить благородной газели.

Леди Джейн и сама видела, что от прежней девочки с острова Флиндерс уже ничего не осталось. Наваждение исчезло. Прежде Матинна была красива, но теперь она выглядела просто отталкивающе. Она была жизнерадостной и счастливой, а стала злой и убогой. «Это ведь правда, – подумала леди Джейн, – что даже под моим присмотром она начала деградировать, и это невозможно остановить. Все это оказалось ей не по силам».

Когда к дому губернатора подъехал экипаж и леди Джейн вышла оттуда одна, сэр Джон, наблюдая из окна, знал, что жена обвинит его в жестокосердии. Но пусть другие увидят, что он тоже умеет руководить твердой рукой. Это хотя бы немного поправит его репутацию и потешит уязвленное самолюбие. Одновременно он презирал себя и презирал все человечество. И это было последней каплей и решающим аргументом в пользу того, чтобы вернуться в те края, куда он не вписывался ни по каким параметрам – в силу возраста и грузного телосложения. Но все было решено. Его ждет заснеженный мир, и он снова станет полярным исследователем. Пустота без конца и края была ему куда понятней, чем пустота в собственном сердце.

В тот день, когда они покинули Землю Ван-Димена и между ними и Матинной уже пролегло безбрежное море, сэр Джон совершил поступок, в котором были и раскаяние, и хитрый умысел. Он решил подарить жене портрет Матинны, нарисованный заключенным Бокком незадолго до того рокового бала.

На портрете Матинна была в своем любимом красном платье, но ее босые ноги выбивались из композиции. Девочка просто скинула туфли, прежде чем усесться позировать, и Бокк нарисовал ее как есть. Поскольку он писал акварельными красками, Бокк не был уверен, что сможет «обуть» Матинну. И тогда леди Джейн приказала сделать копию, но только с туфлями. Копия не удалась. Прелесть и непосредственность оригинала оказались неповторимы. Обе картины свернули в рулон и убрали куда подальше. Но сэр Джон отнес оригинал багетных дел мастеру, чтобы картина не пропала.

– Да, в то время она была просто восхитительным ребенком, – сказал сэр Джон, снимая с портрета оберточную бумагу. – Еще до того, как она опустилась. Увы.

Леди Джейн взяла картину, и ей хотелось кричать от боли.

При помощи деревянных рамок багетных дел мастеру удалось сделать то, чего леди Джейн не могла добиться от Матинны в течение целых пяти лет: овальная рама картины обрезала ноги девочки по щиколотку.