Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

И то верно – мантуанский Дуомо прислонен к городской стене в самой нижней части Сорделло. Там, куда обычно скатывается весь мусор, носимый северным ветром, как будто базилика затыкает собой сливное отверстие, вечную воронку, невидимую из-за стен и, вполне возможно, давно уже пересохшую.

Так как этот отшиб не только территориальный (центральная площадь скопления главных туристических точек по определению жива лишь световой день и только световым днем, низким, как московское зимнее небо), но и мистико-административный. Кажется, что базилика сжалась в какой-то внутренней судороге да так и не может распрямиться, сбросить с себя порочный кляп.

Дуомо. Интерьер базилики Святого Петра

И тут, наконец, с концентрированного света Сорделло я вхожу в темноту центрального нефа, а в нем все противостоит растительной природе средневекового города, хотя и каменного, но развивающегося же органически, зданий, до какого-то момента лезших и тянувшихся вверх, а потом внезапно застывших.

Джулио Романо сделал центральный неф мраморно-выхолощенным, дополнительно как бы продлив его ренессансными колоннами. Коринфский ордер, строгая лепнина и полумрак в боковых нефах, которым из-за различия капелл позволено быть разнобойными. Но сам-то храм строг и прям, прямее ожидаемого, из-за чего изнутри противостоит всей логике города и места так, что закипает снаружи. Регулярный лес, саженцы, высаженные умелым садоводом. Необычное, непредсказуемое решение, бьющее наотмашь из-за того, что извне не предугадаешь, какой геометрией оно будет там внутри застелено.

Здесь же ничего не кипит и даже не теплится, очень уж сублимированная античность своими голыми стенами давит. Голыми, так как невозможно насытить и заполнить модели, исполненные по греческим образцам, теплокровием нынешней жизни. Наше (да и хоть средневековое или возрожденческое) переживание Греции изначально основано на остатках инфраструктур (причем не только архитектурных, но и бытовых), а также на «документации перформансов», следов жизни и искусства, культуры и обязательной обветшалости, преодолеть которые более невозможно.

Опустошенность рифмуется с заброшенностью и сырой полумглой регулярного леса, вскормленного скорбным бесчувствием – сюда же в основном посмотреть ходят, а не посопереживать красоте, отчужденной еще со времен происхождения. Особенно когда темно (вне месс и праздников), эти строгие формы подают себя остатками былой роскоши, позавчерашнего остывшего расчета. Нафантазировать здесь жизнь так же сложно, как в Помпеях.

Еще одна горсть ореховой скорлупы.

Бес точки сборки

Метафизический пуп Мантуи непонятно где, он блуждает, как нерв переменного тока: из-за первенства и первородства озер, несмотря на стены и стены стен, вторая скобка в этом городе всегда открыта, из-за чего поддувает здесь даже в безветренную погоду, прозрачную во все стороны света.

То там мелькнет умозрительный центр, то здесь сгустится, то ломкий, то завертевшийся, а то занозисто сквозистый или основательно замощенный в районе низкорослых домов, которые хочется назвать боровиками – все зависит от настроения, времени суток (года) и точки обзора.

Особенно хорошо заметно это на Сорделло, где сундук Дуомо стоит боком к разномастному фасаду главных городских дворцов и замков – резиденции семейства Гонзаго, словно бы построивших для своих покоев холм, в котором пробуравили тоннели и многочисленные ходы в разные стороны.

Притом что если на одной стороне Сорделло город достигает максимальной концентрации, на противоположной, у рвов Кастелло Сан-Джорджо, обрывается резко – подобно кинопленке, расплавившейся внутри алюминиевой бобины – и непредсказуемо: за отсутствующей городской стеной здесь начинаются озера и виден мост на другой берег.

Палаццо Дукале

Про экспозиции Палаццо Дукале писать сложно: все подобные памятники состоят из запутанности вкруг самих себя. Подобно лисе, утыкающей нос в свой хвост, они кружат туристов служебными и вспомогательными ответвлениями, лестницами, которые никуда не ведут, и многочисленными тупиками, а также окнами во внутренние дворы и сады; в том числе и недоступной мне церковью Святой Барбары, приспособленной под семейную усыпальницу Гонзаго (Сант-Андреа из-за долгостроя с этой функцией не справился).

Понятно же, что внутри этих древностей посетителям выделен узкий безопасный проход, словно бы вырубленный внутри безграничной чащобы. Например, чтобы перейти из Замка во Дворец, снова выходишь на Сорделло, где в темноте разных арок есть вход в сам дворец (Палаццо дель Капитано), а есть – в археологические его ответвления, а еще есть проход на временные выставки Манья Домус («Большой дом», некоторые из них бесплатны): в нагромождении средневековых помещений главное – асимметрия и непредсказуемость.