Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

При всем разнообразии интерпретаций у них есть общий элемент: не только физическая, но, можно сказать, онтологическая дистанция между двумя сценами. Аронберг Лавин и вослед ей Гума-Петерсон подчеркивали, как мы помним, что этот разрыв усилен различием в освещении – с правой, а не с левой стороны – события, разворачивающегося в крытой галерее.

Изображение различных уровней реальности в рамках одного и того же художественного целого (картины или цикла фресок) – это тема, постоянно встречающаяся в европейской живописи XV века и других эпох. Исследования Сандстрема показали, как стремительное овладение колдовскими возможностями различных способов художественного изображения (от гризайля до световых эффектов) побуждало живописцев передавать разрыв между действительностью и вымыслом или между естественной и сверхъестественной реальностью. Демонстрацию умения строить перспективу на картине из Урбино следует считать не упражнением в мастерстве, как часто случалось, но расчетливым выбором выразительного средства…

Предтечи Гинзбурга строили трактовки в основном на иконографии, тогда как он, историк, отдающий себе отчет, что в книге о Пьеро делла Франческа вторгается на сопредельную территорию искусствоведов, базируется в своих выводах (особенно в расшифровке персоналий переднего плана) на особенностях социальной истории. Институт заказа картины, которому он уделяет основное время, – важнейший проверочный аргумент «интерпретации внешнего происхождения», блуждающей от детали к целому и обратно.

Михаил Велижев, профессор школы филологии НИУ ВШЭ и переводчик этой книги (за тонкость и точность текста ему отдельный респект), предлагает считать «Загадку Пьеро» «научным исследованием, написанным и выстроенным как детективное расследование». Эти его слова, подхваченные немногочисленными рецензентами, мне кажутся верными лишь отчасти, очень уж вопросы датировок выглядят умозрительными и отвлеченными: цифры – это почти всегда абстракция.

Особенно если ты не историк, а досужий читатель, стремящийся вслед за своим несформулированным интересом к странным картинам ни на кого не похожего художника. Один из многочисленных параллельных сюжетов «Загадки Пьеро», впрочем, связан с его влиянием на великих венецианцев – Карпаччо и Джорджоне, не говоря уже о многочисленных учениках и последователях: они ведь своими заимствованиями тоже могут косвенно подтвердить или опровергнуть плавающие датировки.

К тому же большая часть работ Пьеро делла Франческа пропала, те, что остались, буквально наперечет, он же весь состоит из зияний и исчезновений, мучительное сожаление о которых заставляет детально планировать итальянское путешествие или читать специальную литературу, где каждый исследователь дудит в свою дуду, зависимый от метода, школы, личных пристрастий и всего предыдущего опыта. Истины здесь нет и быть не может, а правда настолько относительна и зыбка, что невольно вспоминаешь притчу о том, как трое слепых ощупывали слона. Один из них держался за хобот, другой – за огромные уши, третий за циклопическое тулово, из-за чего все они описывали трех совершенно разных существ.

А еще «Загадка Пьеро» может быть прочитана как книга о тщете логики, ведь все версии до сих пор висят, подвешенные вне окончательных выводов, все они ги-по-те-ти-чес-ки-е, а иначе с Пьеро делла Франческа, еще при жизни ставшего легендой, и быть не могло.

«Однако перед лицом фактов придется смириться».

Точнее, перед лицом их отсутствия.