Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

После этого, будучи приглашен в Рим папой Николаем V, он написал в верхних помещениях дворца две истории, соревнуясь с Браманте из Милана, которые наравне с другими были уничтожены папой Юлием III, для того чтобы Рафаэль Урбинский смог написать там св. Петра в темнице и чудо с причастием в Больсене…

Переводчик констатирует, что Пьеро делла Франческа не мог соревноваться с Браманте, так как тот занимался росписями на полвека позже, Вазари вновь все напутал, а я думаю о том, что иногда фрески записывали поверх старых, а иногда варварски скалывали. Если Рафаэль писал поверх записанного Пьеро, то, может быть, в лучах можно хотя бы композиции посмотреть?

А Вазари продолжает мартиролог дальше, описывая несохранившуюся роспись в родном городе Пьеро делла Франческа, где «в приходской церкви он написал фреской изнутри в средних дверях двух святых, которые считались работой прекраснейшей. В монастыре августинцев он написал на дереве образ главного алтаря, и работа эта получила большое одобрение, фреской же он написал Мадонну делла Мизерикордиа для одного сообщества», и эту исчезнувшую Мадонну делла Мизерикордиа не надо путать с Мадонной делла Мизерикордиа, написанной на доске, – сейчас она находится в городском музее Борго-Сансеполькро.

Не сохранились и изображения на сводах ризницы в Лорето, которые Пьеро делла Франческа начал со своим учителем Доменико Венециано, но, убоявшись чумы, они уехали, оставив работу незаконченной. До ума эти ризницы доводил его ученик Лука Синьорелли, и такое уникальное соединение трех великих манер в одной заставляет горевать об утрате особенно горько.

Пьеро делла Франческа успел поработать даже в монастыре Монте-Оливето-Маджоре, позже прославившемся великими циклами Содомы и Синьорелли. На стене высоко в нише он изобразил там святого Винсента, «который художниками ценится весьма высоко. В Сарджано близ Ареццо, в монастыре францисканцев-цокколантов, он написал в одной из капелл прекраснейшего Христа, молящегося ночью в саду».

Потом была еще масса неизвестных картин, написанных в Перудже; от них тоже остались крохи, а вот от «Обручения богоматери» в церкви Сан-Чирако д’Акона не осталось и следа. А Вазари и ее называл «прекраснейшей».

Если до нас не дошли фрески и картины Пьеро делла Франческа, то стоит ли жалеть о хоругви для процессий, которую он расписал все в том же благословенном Ареццо, где в военном шатре спит, охраняемый слугой, царь Константин и видит сны?

Явно ведь сны о чем-то большем…

Рано или поздно с этим приходится смириться: да, до нашего времени добралась мизерная часть того, что сделал великий художник. Между прочим, именно это позволило некоторым искусствоведам говорить о том, что после выплеска фресок в Ареццо с историей обретения животворящего креста делла Франческа выдохся и окончательно устал. Начав слепнуть.

Но тут на территорию традиционного искусствоведения вторгся историк Карло Гинзбург и заговорил об изменении общепринятых датировок.

Размышлизм конца дня Пьеро

Искусство – максимально доступная в путешествии опция из-за невозможности всех других. Гораздо душеподъемнее не скакать зайчиком по церквям и музеям, но сидеть на веранде у своего домика и смотреть, как по небу Тосканы плывут облака.

Но бегство от реальности должно быть оправдано безукоризненной мотивацией. Например, желанием прикоснуться к подлинности, которая живет в музеях, несмотря на всю зареставрированность картин и фресок. Иногда мелькая перед нами радугой.

Стихийная феноменология толкает меня внутрь искусственного мира: реальность непереносима, зато здесь, среди хрестоматийных шедевров, возникает ощущение прорыва к реальности, хотя, возможно, это тоже иллюзия. Только иного порядка и, что ли, более высококачественная.

Поезд и автомобиль

Жаль, не догадался я в этой поездке фотографировать места прибытия и стоянки – все то, что затакт и вынужденные, но особенно сладостные промежутки, соревнующиеся друг с дружкой своей незаполненностью.

Бесплатные и задумчивые автостоянки на окраинах, окруженные кубиками относительного новостроя, претендующего на комфорт последних времен, – тихие дворы, еще более тихие рекреационные зоны возле школ, детских садов и общественных зданий непонятной направленности, мимо которых каждый раз выбираешься к маршрутам истории и искусства, ориентируясь на особенно эффектные купола и башни (самые высокие и красивые обязательно приведут к центру), где уже и молодежи погуще, и туристические автобусы начинают толпиться у городских ворот.