Желание и чернокожий массажист

После смерти тело не востребовали, и оно поступило в медицинский колледж для лабораторных исследований. Студенты, производившие вскрытие, были поражены: им показалось, что оно предназначено для высокой цели — находиться в галерее античных скульптур, чтобы им тихо восхищались; потому что в нем воплощалось благородство форм разбитой статуи Аполлона, которую еще раз высечь невозможно.

Но разве смерть понимает, что такое совершенство?!

ЖЕЛТАЯ ПТИЦА [86]

Альма была дочерью протестантского священника, которого звали Долговязый Татуайлер; он — последний потомок тех Татуайлеров, которые начали проповедовать в Англии с времен Реформации. Первый Татуайлер приехал в Америку со своей женой, урожденной Вудсон, — ее прозвали Благочестивая; чета обосновалась в Сейлеме. Он и Благочестивая стали главными действующими лицами в одном из наиболее сенсационных сейлемских процессов в рамках «охоты за ведьмами». Против Благочестивой ополчились члены «Девического кружка» — группа истеричных сейлемских девиц, которые неистовствовали каждый раз, когда ведьма проходила мимо. Они утверждали, что Благочестивая колола их булавками и иголками и против воли заставила расписаться в дьявольской книге. Одна из девиц также заявила, что Благочестивая приходила к ним с желтой птицей, по кличке Бобо, осуществлявшей связь между ней и дьяволом, которому присягнула Благочестивая. Преподобный Татуайлер был настолько потрясен этими обвинениями, равно как и неистовством девиц из «Девического кружка», что, когда его жена предстала перед судом, в конце концов сам стал ее обвинять, заявив, что желтая птица по кличке Бобо однажды в воскресенье влетела в церковь (ее заметил только он), уселась на кафедру и прокричала что-то оскорбительное в адрес нескольких молодых прихожанок. После этого Благочестивую признали виновной и повесили, а Бобо осталась и разными способами изводила публику от Сейлема до Хобса (то есть там, где проповедовал Долговязый Татуайлер, о котором сейчас пойдет речь), — так что пуританам всегда приходилось быть настороже.

Проповеди Долговязого Татуайлера были на редкость долгими и нудными. Его жена сидела в первом ряду и, когда прихожане начинали засыпать, энергично махала пальмовой ветвью — чтобы дать ему знать. Но не всегда легко удавалось завладеть его вниманием, и тогда дочь Альма — чтобы хоть как-то отвлечь его от проповеди, подключалась с религиозным гимном. Альма играла на маленьком органчике, примитивном инструменте. Воздух в его меха подавал старый негр, сидевший в душной комнатке за стеной. Однажды негр уснул, и его так и не смогли растолкать. Жена священника нервно махала ветвью до тех пор, пока этот веер не рассыпался, но орган не играл, а потому Долговязый Татуайлер все говорил и говорил — больше двух часов. В этот летний день было далеко не прохладно, стены церкви — дубовые, и прихожане чувствовали себя как на сковородке.

Наконец Альма, потеряв надежду разбудить негра, подбежала к отцу. «Папа!» — произнесла она. Но старик даже не взглянул на нее. «Папа!» — повторила она еще раз, но он продолжал проповедь. Прихожане уже вовсю обменивались недоуменными взглядами и переговаривались. Одна полная старая дама, видимо, упала в обморок — двое стали ее обмахивать и дали понюхать какую-то жидкость. Альма с матерью испуганно переглянулись. Мать уже была готова сорваться с места, но Альма взглядом остановила ее. Она взяла сборник церковных гимнов и с такой силой ударила им по скамье, что поднялся столб пыли, а книга разлетелась. Священник остановился и удивленно посмотрел на Альму.

— Папа, сейчас пятнадцать минут первого, Генри заснул, а людям пора обедать, поэтому, ради Бога, заканчивай.

У Альмы была репутация тихой и скромной девушки, так что поступок этот произвел сенсацию во всей округе — ведь проповеди Татуайлера пользовались недоброй славой на многие мили. Альма, очевидно, радовалась тому вниманию, которое уделялось ей в последующие несколько месяцев. Это произвело на нее впечатление. Теперь она уже была не совсем той робкой девушкой, как прежде. Быть дочерью священника — не очень большое удовольствие. Молодые люди обычно обходили их дом стороной, потому что стоило им около него появиться, как они становились потенциальными объектами нападок Татуайлера. Юноша не имел никакого шанса поговорить с Альмой ни на крыльце дома, ни в его гостиной, если старик находился где-то рядом. Он был одержим мыслью, что Альма может пристраститься к курению, а курение — стоило только заняться им — первый, но необратимый, по его мнению, шаг к погибели.

— Если Альма будет курить, — говорил он жене, — я осужу ее с церковной кафедры, и пусть она тогда уходит из дома.

Каждый раз, когда он это повторял, мать Альмы начинала плакать, и ей становилось плохо, ибо была уверена, что каждая девушка, которую выгоняют из дома, сразу же попадает в «увеселительное заведение». Или — или — третьего не дано.