— Да ты всю жизнь мне сломала той ночью. Заставила считать себя извращенцем. Засыпая, я каждый раз боялся и желал одновременно увидеть сон, после которого чувствовал себя получившим огромное удовольствие любителем девственниц! Видишь ли, милая моя, с каждым годом я взрослел, а ты в моих грёзах по-прежнему оставалась юной! — Он пытался поймать взгляд брюнетки и снова дёрнул её за руку, принуждая смотреть себе в лицо. — Заниматься сексом с восемнадцатилетней в тридцать пять — это, знаешь ли, слишком!
Вуд говорил вещи, которые намного проще обсуждать с мужчинами, но не высказать этого не мог. Пусть его проблемы на фоне тех, что приходилось решать Кэт, выглядели смешными, но они очень долго и методично отравляли ему жизнь. И у него не было дочери, ради которой можно было всё терпеть. Он существовал, а не жил день за днём.
— А каково ублажать по утрам рассерженную, недовольную твоими снами женщину, с которой делишь постель? Сравнивать тебя с другими, пытаться найти такую же и понимать, что это невозможно! Жить с одной, а желать другую, счастливую в замужестве, воспитывающую детей, и осознавать, что никогда не сможешь сделать её своей, потому что не позволит совесть! — отвечал агент на претензии Кэтлин, обвиняя в ответ. — Утром собирался жениться? Да! Но я не сделал этого в течение шестнадцати лет! Где ты была всё это время?! Почему позволила Лилибет оплакивать мёртвого отца, зная, что он жив?!
Мэттью больно сжал запястье тонкой руки.
— Да, ты страдала, но купалась в любви дочери, а я был лишён этого! Так что прекрати строить из себя невинную жертву!
Паркер вырвалась и вновь попыталась замахнуться, но Мэтт перехватил занесённую для удара ладонь, резко развернул драчунью и прижал спиной к своей груди.
— Вот такой ты мне нравишься больше. — Он сцепил её кисти в замок своих пальцев. — Стой спокойно, не нужно махать руками, страстная моя. Как я завтра всем объясню, откуда за ночь взялись царапины на лице? Ты можешь оставить их, если тебе так хочется, но в другом месте.
— Не дождёшься!
— А вот это мы ещё посмотрим. — Вуд зажал мочку маленького ушка Кэт зубами и почувствовал дрожь, пробежавшую по её телу. — Не настолько ты меня ненавидишь, как пытаешься показать.
Он скрестил руки брюнетки вокруг её талии, заведя ладонями за спину. Желание вновь пробуждалось в Мэттью. Потребовалось немалое усилие, чтобы его подавить.
— Видит бог, как я тебя хочу, — произнёс он охрипшим голосом и, ощутив напряжение в спине пленницы, добавил: — Не бойся, я не возьму силой. Подожду, пока ты сама об этом попросишь, а ты попросишь.
Мэтт не расслышал, что она пробормотала в ответ.
— Не хочу к твоей ненависти добавлять ещё один повод. Я сделаю всё, чтобы ты вспомнила свои чувства ко мне. Мы будем вместе, что бы ты сейчас ни говорила и ни думала. Я это понял, осталось осознать и тебе. — Он развернул Кэтлин к себе лицом. — А сейчас ты прекратишь драться, а я — приставать к тебе.
Она согласно кивнула.
— Мы спокойно вернёмся за стол, и ты всё-таки объяснишь, почему молчала шестнадцать лет. — Агент потянул вяло сопротивлявшуюся Паркер за руку к столу, усадил на стул и устроился напротив. — Мы не враги, у нас есть дочь. Давай помнить об этом.
— Об этом невозможно забыть, — усмехнулась Кэт, но уже без злости; ей было немного стыдно. — Даже если бы очень захотела, достаточно лишь взглянуть на неё.
Мэттью вынул бутылку шампанского из ведёрка с успевшим подтаять льдом, обтёр дно и разлил игристый напиток по фужерам.
— Давай выпьем за Лилибет и за праздник. Рождество всё-таки, время загадывать желания. — На душе Вуда стало немного легче. Впервые высказав то, что мучило долгие годы, он улыбался.
— Хорошо, только не проси сделать это на брудершафт.
— Как ты догадалась? Неужели я так очевиден?
— Я бы сказала, ощутим, — вспомнив прижатую к животу плоть, не зло проворчала брюнетка и пригубила шампанское. — Я не могла рассказать отцу-шерифу, что беременна от тебя. Ни тогда, ни после. Ты же понимаешь, чем могло это закончиться? Он потребовал бы от тебя жениться на мне, а я не хотела навязывать ни себя, ни ребёнка.
— Я был бы рад такому навязыванию. Даже сидя за решёткой был бы счастлив знать, что у меня растёт дочь.
— Это ты сейчас говоришь. Признанием я могла испортить тебе жизнь.
— А в итоге сломала свою. — В голосе Мэтта звучало сожаление. — Что ты ответила Сэм на вопрос об отце ребёнка?
— Что никогда никому не скажу этого. Он не знал о моей беременности до последнего. Лишь находясь в родильном отделении, я разрешила Рите позвонить отцу. — Она долго смотрела на агента, прежде чем сказать следующее: — Ты прости мне истерику. Что бы я ни говорила, Лилибет — огромное счастье, она — то, от чего я никогда бы не отказалась, то, ради чего стоило и стоит жить.
— Я знаю.
Кэтлин зевнула, прикрыв рот ладошкой. Напряжение дня давало о себе знать. Разговор со скандалом тоже внёс свою лепту, отобрав последние силы. Усталость накатывала мягкой волной, делая ноги и руки ватными.