Желания требуют жертв

— Видите ли, Вадим с юности был пропитан страхом общественной неприязни за свою принадлежность к… ну. Словом, без особой надобности он не осмеливался в этом признаваться, хотя все и так всё знали. Однако горькая обида за все эти чудовищные условности взращивала в нём агрессивность, которая всё чаще и чаще давала о себе знать. Вадим был убеждён в своей невиновности, а все физические недоразумения относил на счёт превратностей судьбы. И он, разумеется, приходил в ярость, когда Милена позволяла себе быть с ним настолько несдержанной, и даже откровенно грубой. Она знала, что он одинок, слишком одинок, знала, что у этого человека нет ничего — ни семьи, ни возлюбленных, ни друзей, — и тем не менее позволяла себе подобные садистические выходки.

На лице, в уголке правого глаза, у Сони пульсировала крохотная жилка — верный признак перевозбуждения.

— Да, и ещё. Согласно действующему завещанию, если один из них умирает, то всё отходит оставшемуся наследнику, — после всего сказанного на её лице появилось умиротворённое выражение. — Если один умирает, то всё наследует другой, — повторила Соня тихим голосом.

«И что она здесь старается мне внушить? Мир искусства с его более чем откровенными нравами был, есть и будет обиталищем пороков. Ну и что из этого? Ну и ради бога. Здесь гетеросексуальные отношения всегда были несколько отжившими, устаревшими, что ли, вышедшими из моды. Скорее, наоборот, именно любовь мужчины и женщины у них сделалась редкостью, — невольно размышлял Пётр Кантор. — Софья Павловна умна, это безусловно, но, кажется, не добродетельна. А ум без доброты — смертельное оружие. Или я ошибаюсь? Она умеет быть любезной по необходимости, полезной, вот как сейчас, и даже быть может ласковой, когда ей никто не прекословит. Но зачем ей вся эта трогательная откровенность? Она ведь просто-напросто валит Вадима Петровича. Но зачем, Mein Gott[17], она его валит? Почему она не держит свой прелестный язык за зубами? Женская месть? Женская обида, или что-то ещё? Она пытается натолкнуть меня на мысль, что убийца — Вадим Лебешинский. Впрочем, версия эта вполне убедительная, с железным мотивом, хотя и маловероятная. А интересно, сама Соня Романовская могла незаметно подкармливать Милену гликозидами? Конечно, могла! Только зачем, зачем, где у неё мотив?»

— И наконец, самое последнее, Пётр Александрович. Финансовое положение театра… как бы помягче выразиться… несколько затруднительно, а обладание бабкиным наследством — это прекрас… — Соня театрально запнулась и преднамеренно оборвала сама себя.

— Вы, вероятно, хотели сказать, что это прекрасный способ выбраться из подобного рода неприятностей? — попытался ей помочь старый Кантор.

— Именно это я и хотела сказать, Пётр Александрович, — наивно опустив глазки, как юная гимназистка, сказала Соня Романовская, — но попрошу не истолковать мою откровенность во вред…

— Об этом не беспокойтесь, дорогая Софья Павловна. Однако, если вы не возражаете, отвлечёмся от наследства. И позвольте задать вам последний вопрос. А какие у вас были отношения с Миленой Соловьёвой?

Лицо Сони Романовской мгновенно приобрело заострённые очертания, а во взгляде появился излишний трагизм.

— Видите ли, не знаю насколько это всерьёз, но ею был увлечён мой сын. Милена — проницательная девушка, она артистична, талантлива. Как мать, я не могла бы пожелать лучшей партии. Кроме того, они были партнёрами по сцене и выглядели вполне счастливыми.

— Да, всё это так, — почти промурлыкал старый Кантор, — но с какой стороны посмотреть. Ведь рядом с такой жёсткой женщиной, как Милена, у мужчины всегда есть риск утратить себя, собственную самоценность, индивидуальность. Есть отношения, в которых мужчине, впрочем, как и женщине, неведома открытость и искренность, зато хорошо известны барьеры и препятствия. Не знаю, как себя проявляла в обществе мужчин Зоя Фёдоровна Лебешинская, но о такую хрупкую женщину, как Милена Соловьёва, мужчина запросто может сломать свой хребет. Да-да, Софья Павловна, я нисколько не преувеличиваю. А это, знаете ли, не только досадно, но и довольно оскорбительно для мужского пола. От подобных мыслей всё внутри переворачивается. Только не говорите, что не думали о том, какая судьба уготована вашему чудесному мальчику рядом с этой женщиной. Вы же не станете отвергать очевидность. Не так ли, Софья Павловна?

Соня хотела было возразить, но осеклась, она почувствовала какой-то тяжёлый шум в голове, и даже её доселе горящие глаза в миг подёрнулись плотной дымкой. Старик это заметил и саркастически улыбнулся:

— Генетика, Софья Павловна, — страшная штука, страшная, уж поверьте. Итак, я имел дерзость интересоваться вашими отношениями с Миленой, а теперь позволю себе ещё большую дерзость задать вам последний вопрос. Возможно, вы самостоятельно решили избавить собственного сына от этой самой нежелательной действительности? А, Софья Павловна?

Разговор снова замер. Соня незаметно хватала ртом воздух, и старому Кантору стало её даже жалко.