Желания требуют жертв

— Посудите сами, — начал Вадим и заёрзал в кресле, — Зоя была очень старой женщиной, возможно, у неё даже начинал развиваться первичный маразм, или что там развивается у стариков, но она никогда не страдала строгими пуританскими правилами. Зоя всю жизнь прожила на балетной сцене, а там нашего брата, уж поверьте мне, Пётр Александрович, предостаточно. Она брала себе в партнёры и дружила именно с ТАКИМИ мужчинами, и не считала их прокажёнными или второсортными. Зоя к этому относилась более чем спокойно, её вовсе не смущали казусы подобного рода. Так что я совсем не уверен, что её осведомлённость относительно моей личной жизни что-то изменила бы в её намерениях.

— Как знать? Как знать, Вадим Петрович? — охваченный азартом охотника сказал Кантор.

— Не говорите глупостей, — вспылил Вадим, почувствовав внутри, в шее и спине, шуршание разраставшейся паники в сочетании со злостью, но панику тут же поймал, сумел взять себя в руки, решив не обуздывать злость и пока оставить её погулять на свободе. — Зоя, впрочем, как и Милена, всю жизнь любила только сцену и только саму себя, она никогда и ни к кому не испытывала привязанности. Такие люди-нарциссы равнодушны ко всему, что не касается их лично. Они наглядный пример безразличия, они всегда одиноки — и на сцене с партнёрами, и в артистической гримёрке, где полным-полно народа, и в собственной постели с любовниками и любовницами, — им вообще нет дела ни до кого и ни до чего. Хоть это вы в состоянии понять?! — продолжал откровенно злиться Вадим. — И в конечном итоге, я думаю, что бабке Зое было бы безразлично, кто какую любовь предпочитает.

— Скажите, Вадим Петрович, в случае её смерти вы вступаете во владение наследством единолично?

— Кажется, да.

— Вот вам и мотив, — прохладно сказал Пётр Кантор, сверкнув ртутно-металлическим блеском глаз.

— Мне кажется, вы позволяете себе лишнего, Пётр Александрович. Смерть Милены и Зои — это роковое стечение обстоятельств. Уверяю вас, я тут ни при чём, — Вадим вновь несколько растерялся и бросил на старого Кантора почти умоляющий взгляд, но тот предпочёл сделать вид, что ничего не заметил.

— И последний вопрос, Вадим Петрович. Простите уж мне моё любопытство. А финансовые дела театра в превосходном порядке?

Старый Кантор увидел слишком очевидную растерянность на лице Вадима. Тот смотрел перед собой и молчал, потирая запястья рук.

— Бьюсь об заклад, что это не так, Вадим Петрович. И дополнительные денежные вливания были бы как нельзя кстати, чтобы кое-как выправить дела.

Теперь Вадим Лебешинский из обычного, то тихого, то потерянного наблюдателя превратился в совершенно иного человека. Сейчас растерянная женщина, которая по недоразумению природы пребывала в его теле, ненадолго покинула Вадима Петровича, и вместо неё появился холодный, властный руководитель театра, достойный наследник своего родового древа.

«Да, правду говорят: там, где женщины и бриллианты, там беда», — подумал старый Кантор, и при этой мысли по его спине неожиданно побежали мурашки.

— Как мне показалось, вы несколько сгущаете краски, Пётр Александрович, — заговорил Вадим подчёркнуто учтиво, — в театре всё не так уж и плохо. Ему ничто не угрожает и без денег Зои Фёдоровны Лебешинской. Также поспешу сообщить, меня никто и никогда не содержал. Даже если бы меня и вовсе не упомянули в завещании, я бы и то не расстроился. Я всю жизнь занимаюсь делом, я получаю радость от работы и всё про себя знаю. Как говорится, дураков работа любит. Я всегда сам оплачиваю свои счета и привык заботиться о деньгах. И я не позволю вам втянуть меня в эту мутную тяжбу. Да, деньги добывать тяжело, но для меня это так же естественно, как дышать. Кроме того, я не расчётлив и не жаден. И агрессивным быть тоже не хочу, так что не заставляйте меня, мне это не нравится, — с каждым словом его голос становился увереннее и крепче, пока не превратился в распорядительный, а сам Вадим Петрович еле сдерживал теперь явно мешающую ему ярость.

— Но зачем кому-то, кроме вас, убивать Милену Соловьёву? — спокойно спросил старик и сделал крохотный глоток из бокала, явно игнорируя эмоции собеседника.

— Вы забываете, Милену не убивали, она сама довела себя до печального исхода. Кроме вас, никому не приходит в голову выдвигать версию об убийстве. Никто в это не верит. А вы, Пётр Александрович, человек свободный, скучающий, вот скука вам, вероятно, и навеяла все эти детективные страсти.

— Это убийство, Вадим Петрович, и, как мне кажется, не без вашего участия.

— Это переходит всякие границы, такими обвинениями так просто не бросаются! Вы же должны это понимать, чёрт вас побери, Пётр Александрович!

— Ну, какое же это обвинение, помилуйте, Вадим Петрович. Это всего лишь вопрос, я допускаю, разумеется, что он не совсем обычный, но тем не менее и ответ на него может быть как утвердительный, так и отрицательный.