Желания требуют жертв

Ася думала о Платоне. Все эти прошедшие недели она думала о Платоне. Она хорошо помнила Платона, того чудесного юношу, чей взгляд каждую репетицию, как взметнувшееся пламя, был обращён в сторону Милены Соловьёвой. Он всегда смотрел на неё так, как смотрят на что-то несбыточное. И она, Ася, часто видела его бледное юношеское лицо, искажённое мукой. А что это была за мука, Асю совершенно не интересовало, она была занята другими делами. И сейчас ей было больно и стыдно, словно это было и её поражение, словно она, Ася Петровская, могла что-то предотвратить, могла что-то сделать — и не сделала. «Какая же я дура, — злобно думала Ася, — нет, я не просто дура, а я дура с иллюзией всемогущества, а это ещё хуже. Нет, ничего я не могла сделать, я ведь даже толком не знаю, что произошло. Почему, ну почему Платон именно так распорядился своей жизнью? Он что, не смог пережить смерть Милены, он любил её больше жизни? Но эпоха, когда мужчины стрелялись из-за любви, безвозвратно миновала». Ася, конечно, догадывалась о любви Платона к Милене, хотя он откровенно никогда не выказывал своих чувств. Да, он её любил. Ася сейчас это почувствовала почти физически. Любить можно кого угодно, даже того, кого презираешь, даже того, кто тебя предал и растоптал. Уж она-то это точно знала… Кажется, Платон говорил, что любовь не в том, кого любят, а в том, кто любит. Довольно красивая и довольно странная мысль. Мысль, которая в прах разбивает нашу хрупкую надежду на возможную взаимность. Видимо, он так сказал потому, что все великие философы, и Спиноза, и Кант, и сам Платон, и Демокрит, за исключением разве что Сократа, могли обходиться без этой самой разделённой плотской человеческой любви, даже несмотря на то, что она была неотвязным спутником их воображения.

«Бедный мальчик. Бедный маленький мальчик», — причитала Ася. Он остался в её памяти мягким и общительным, но слишком натянутым и перенапряжённым настолько, что готов был лопнуть как струна. И она, Ася, это видела. Она всё видела, она старше его и опытнее. Видела, но не придала значения, сочла неважным, несущественным и ничего не сделала. А что она могла сделать? Наш пережитый опыт мало чем может помочь другому человеку. Как бы мы об этом ни кричали на каждом углу, как бы мы ни навязывали этот самый опыт окружающим. Они его отшвыривают, как ненужный старый хлам. Каждый проживает свою жизнь как в первый день от сотворения мира. И жизнь-то, оказывается, нельзя делить на пустяки и важное, ибо в жизни всё одинаково важно. Всеми этими думами Ася была совершенно выбита из колеи, она страдала.

Только сейчас ей пришла в голову мысль: чтобы покончить с собой, нужно быть по-настоящему сильным человеком. У неё бы никогда не хватило мужества и сил. Ася тяжело вздохнула и закурила сигарету. Глаза её были густо обведены тёмными кругами.

Мы зачастую относимся к людям как к чему-то само собой разумеющемуся и, лишь потеряв их, осознаем, насколько они нам были дороги. Что же, чёрт побери, произошло в тот злополучный день в доме Канторов? Что? Кто же ответит, что там на самом деле произошло? Теперь это узнать почти невозможно. Милена умерла от истощения, Платон покончил с собой. Старик до сих пор в коме под капельницами, между жизнью и смертью, и непонятно, что с ним будет дальше. Как это всё нелепо и страшно. Словно современные любовники из Вероны. Боги, как уязвима, как слаба, как несовершенна наша человеческая плоть! Да, слаба, слаба настолько, что мы оказываемся не в состоянии выдержать натиск разрушительной силы нераздёленной любви. Любовью, оказывается, можно болеть, и эта болезнь иногда бывает смертельной. И тогда никто на свете не может помочь человеку, он должен найти в себе силы и помочь себе сам. Как это несправедливо! Никогда она, Ася, не считала Платона пустым ветрогоном, наоборот, он был слишком степенным. Слишком. И от этого «слишком» внутри образуется нечто, то, что не заткнуть карьерой, или семьей, или пьянками, деньгами, или чем там ещё затыкают плачущую душу.