Желанная провокация

Алех снова почувствовал острый укол совести. Почему бы ей не перестать быть такой чертовски рассудительной. С каждой секундой он вспоминал о том, что заставило его влюбиться в нее в первую очередь. Ее мягкость. Ее понимание. Ее энтузиазм. Но это было тогда, мрачно напомнил он себе. Сделать то, что он запланировал, было нелегко, и чем дольше продолжался этот квазибрак, тем труднее это становилось. Но он не мог от нее отказаться. Еще нет. Слишком много ее нежной чувственности он еще не испытал до наступления этого дня. Он судорожно сглотнул. Так что, возможно, ему следует отвезти ее обратно в Аргентину — туда, где все началось. Остаться с ней наедине и наслаждаться ею снова и снова, пока его аппетит не будет наконец удовлетворен. Разве не будет восхитительной иронией, если круг замкнется таким вот образом?

Откинув смятую простыню, он встал с постели.

— У меня с пилотом утвержден новый план полетов, — сказал он.

— Что?

— Мы направляемся в Аргентину, — холодно сообщил он.

Прекратив расчесывать волосы, она отвернулась от зеркала и моргнула:

— Уже?

— А почему бы и нет? — пожал плечами он. — В Париже мы все закончили. Собирай вещи, мы уезжаем сегодня днем.

Эмили отвернулась, решив скрыть свою обиду на его холодный и повелительный тон, точно так же, как она скрывала это вчера, когда он отверг ее попытки утешить его после того, как он рассказал ей о своей матери. Но чего она ожидала? Разве глубоко травмированный своим прошлым мужчина мог вот так просто позволить приблизиться к себе? Неужели она и правда такая наивная?

Но она отказалась делать то, на что подталкивал ее Алех — воевать с ним только потому, что он решил затеять драку. Она не могла. Потому что глубоко сожалела о своей прошлой лжи и о той роли, которую она сыграла в формировании его подозрительности к женщинам. Конечно же, единственным способом загладить свою вину было продемонстрировать ему свою поддержку в спокойной и заботливой манере.

Поэтому по пути в аэропорт она была настроена бодро и была благодарна за большое спальное место на борту, ведь это означало, что большую часть ночного полета до Буэнос‑Айреса она сможет поспать. Но Алех не присоединился к ней, и каждый раз, когда она открывала глаза, то обнаруживала мужа работавшим за своим ноутбуком, невзирая на поздний час. Когда утро взорвалось фейерверком кораллового и золотого рассвета, она увидела, что он заснул в кресле.

Выскользнув из постели, она подошла к нему, чтобы поцеловать в лоб, и он проснулся, вздрогнул, его взгляд на мгновение стал растерянным, но потом обрел былую твердость. Также твердым стал не только взгляд, и она мысленно обрадовалась, что у экипажа самолета были свои личные помещения в другом конце гигантского лайнера. Алех расстегнул ремень, спустил брюки и насадил ее сверху. Это было так сладко, что она издала стон удовольствия. Но потом задумалась. Неужели это все, что она значила для него?

Когда самолет зашел на посадку, она приняла душ и оделась, и только слабый румянец на ее щеках и ярко блестевшие глаза были единственным внешним признаком их занятий любовью. Машина с шофером ждала их, чтобы отвезти в эстансию Алеха, и Эмили любовалась видом аргентинской сельской местности. Алех указал на гору:

— Говорят, она напоминает фигуру лежащей женщины. Вот изгиб ее груди и…

— Мне не нужен урок анатомии, — быстро перебила она.

— Ну, как только ты передумаешь, я готов помочь тебе, Эмили, — мягко поддразнил он.

Покраснев, она откашлялась, заметив взгляд шофера в зеркале заднего вида и надеясь, что он не говорит по‑английски.

— Так что же заставило тебя купить здесь дом? — спросила она, намеренно меняя тему разговора.

Наступила пауза. Потом он произнес:

— Если ты посмотришь вокруг, то поймешь почему.

Живописные горы, лошади, счастливо пасшиеся на богатых изумрудных пастбищах, серебряная лента извилистой реки. Когда машина подъехала по дорожке к простому зданию из камня и дерева, Эмили почувствовала, как ее сердце сжалось от сильной тоски. Потому что перед ней было нечто такое, чего у нее никогда не было. Что‑то, что давало ощущение дома. У нее перехватило дыхание.

— О, Алех, — сказала она. — Тут прекрасно.

Внутри было еще красивее. Не так роскошно, как в парижской квартире, но здесь чувствовались степенность и спокойствие. Солидная на вид мебель была предназначена для использования, а не для того, чтобы на нее смотрели, и вид из гигантских окон такой, что от великолепия можно было умереть. Огромное небо с перистыми облаками и богатая, плодородная земля. Глупо, но она вдруг представила детей, радостно кричащих, играющих или катающихся на своих маленьких пони…

— Прислуга живет в доме чуть дальше по дороге, — объяснил Алех, и его низкий голос вторгся в ее болезненные фантазии. — Они делают все, что нужно, и приходят, только если я их позову, что бывает нечасто, потому что это место для уединения, а не для общения с людьми. — Он кивнул в сторону кухни. — Я приготовлю кофе. Возможно, ты захочешь подняться наверх. Я оставил тебе свадебный подарок в спальне.