Железная хватка графа Соколова

Допрос

Соколов потянул ремень вверх. Убийца сдавленно охнул, широко разинул рот:

— Все скажу... Зовут меня Степан Мурзаев... а... больно!..

Словно молния пронеслась в сознании Соколова: «Мурзаев! Тот, кто писал Шахматисту в саратовскую гостиницу “Европа”!»

Ослабил ремень, насмешливо произнес:

— Кто не знает Степку, великого сочинителя! Как это у тебя: «Преклонные лета и неблагоприятные обстоятельства, уже несколько лет меня угнетающие...» Так?

Убийца со злобой сплюнул:

— Тьфу, я сразу понял, что мусора на хвост мне сели! Все скажу, только обещайте, что суд сохранит мне жизнь, и ремнем вверх не тягайте, дышать нет мочи.

— Ты, несчастный человек, и без всяких обещаний мне все расскажешь!

— Чего хотите знать?

— Шифровку условного текста, взятого из берлинского письмовника?

— Там сделана надпись симпатическими чернилами, но не обычным антипирином, а совершенно новыми — колларголом. Недавнее изобретение — секретнейший рецепт.

— Что это такое?

— Махонькие зернышки, цвет у них серебристочерный. В простой водичке в момент расходятся... А писать надо ручкой, у которой на кончике шарик. И между строк, между строк! Это на самом простом письме, хоть про погоду там али про любовь. И колларгол тут же исчезает, невидимый делается.

— К тебе такие письма приходили?

— Обязательно!

— Как ты, Степка, скрытый текст проявлял?

— А это надо белый порошок растворить, он как сода. У меня прямо на кухне стоит в белой банке. Тут же секретный текст и появится, а остальной исчезнет.

— Где, Степка, колларгол хранишь?

— Тоже на кухне, слева в столе — вместе с маковыми зернышками. Там ложки две их, столовых.

— Зачем?

— Так приказано! На глаз зернышки колларгола от маковых не отличишь. А как в воду бросишь да ситечком мак процедишь, так в банке чернила и останутся. Пиши себе в удовольствие.

— Скрытый текст письма к Тищенко в «Европу» помнишь?

— Конечно! По заданию Касьяна его калякал и отправлял: «В Саратов едет Аполлинарий Соколов. Примите меры к его уничтожению».

— Кто это — Касьян?

— Точно сказать не умею, мало чего говорили мне — конспирация, а только птица это важная, высоко летает. Сведение имею, что он большой чин в охранке.

— Врешь ты все, Степан Мурзаев, забубенная головушка.

— Чтоб сдохнуть без покаяния! Нонешним летом с

Тищенко выпивал на свежем воздухе в Екатериненском парке на Самотеке. Тищенко сильно набрался, к уху моему наклонился, сказал: «Касьян — чин в охранке, он всей нашей конторой заправляет. Связь имеет с самим главарем». Назвал фамилию — Уль... Ульянинский, что ль? И еще угрожал: «Кому скажешь — головы лишишься!» А я теперь из этого, мать его, Касьяна пропадать должен? Ух, собака, подписал меня на это гнилое дело.

— Как так?

— Третьего дня приперся ко мне на Большую Лубянку.

Из себя — благородный, морда сытая. Я его и увидал-то впервой. Говорит: «Дело сурьезное, капитал одним махом сшибешь — три тысячи рублев!» И сунул мне пять катюш — авансу ради. Сейчас же уезжай, говорит, в Питер, поселяйся во «Франции», что на Морской. Сам тебя найду и на дело наставлю.

— Наставил?

— Ну, отыскал меня. Повел в ресторан

«Малоярославец», рядом с «Францией». Угостил водкой и чемодан передал. Объяснил: «Там фуражка с лакированным козырьком и значком, а еще и куртка с бляхой — вся необходимая форма посыльного. Завтра сразу после шести вечера топай в “Асторию”, иди мимо швейцара решительно, в лицо ему не зырься. Остановят, скажи: “По делу, письмо отдать в руки постояльцу!” На втором этаже слева от лестницы — вторая дверь, значит, “люкс”. Держи ключ! Сам откроешь, войдешь и спрячься в воздушный короб — туда не то что тебя, коня с елдой засунуть можно. Постоялец там — сам знаменитый Соколов, сыщик».

— А если бы Соколов был в «люксе»?

— Касьян сказал, что тот пойдет в это время кино смотреть. А когда вернется и уляжется спать, то накинуть на шею провод электрический и закрутить, — спит он крепко, спросонья и не пикнет. А я говорю: «Мне зарезать привычней!» А Касьян строго так: «Не рассуждай! Надо именно удавить закруткой! Кусок провода в чемодане». Я смекнул: хотят моей рукой чужой почерк подделать. Да мне что? Всего-то два раза и видел этого Касьяна.

— А ты, Степка, уже резал?

— Обязательно! Троих. Девять годов за те дела оттянул на государевых харчах, совсем парнишкой попался. А когда бежал с каторги, так познакомился с господином Тищенко, он мне липовую ксиву выправил — «Степан Мурзаев, мещанин».К фарфоровому делу приставил. Я делал, что прикажут. А так я из рязанских — Ванька Косолапов.

— А как же ты залез к барыне?