После каждого легкого шлепка плашмя моя злость разгоралась все сильнее. Это нечестно. У него были годы, даже десятилетия опыта в фехтовании, и он не давал мне ни единого шанса. Он игрался со мной вместо того, чтобы учить отражать атаки. Это был не урок, а самый настоящий выпендреж.
В конце концов, мое терпение лопнуло. После отчаянного отражения серии очень быстрых ударов я получила тычок в спину. Это стало последней каплей. Заорав, я налетела на Эша, решительно намереваясь все-таки достать его, по крайней мере, стереть это спокойствие с его лица.
На этот раз Эш не уворачивался и не ставил блок, а развернулся и поймал меня за талию, когда я пронеслась мимо. Выронив свой меч, он схватил меня за запястье и притянул к своей груди, удерживая меня и клинок неподвижно, пока я чертыхалась и брыкалась.
– Ну вот, – пробормотал он с усталым удовлетворением в голосе. – Именно этого я и добивался.
Хотя я все еще злилась, но бороться перестала. Все чувства обострились, и я застыла в его объятиях.
– Что? – прорычала я. – Чтобы я так разозлилась, что захотела воткнуть тебе саблю в глаз?
– Чтобы ты достаточно серьезно восприняла ситуацию и
Его голос тут же оборвался, словно последние слова вырвались случайно. Горло сжалось, и весь гнев улетучился.
Эш прижался губами к рубцу на моем плече, и мое сердцебиение замедлилось.
– Прости, – пробормотал он с искренним сожалением в голосе. – Я не хотел причинить тебе боль. Но я хочу, чтобы ты поняла. Если я учу тебя драться, значит в будущем тебе грозит еще бо́льшая опасность. Иногда я могу быть жестким с тобой, но только потому, что не хочу, чтобы ты проиграла. – Он отпустил мое запястье и, откинув волосы с моей шеи, погладил по плечу. – Ты все еще хочешь продолжить?
Я не могла говорить. Просто кивнула, и Эш поцеловал меня в шею.
– Тогда завтра, – сказал он, отступая назад, хотя мне хотелось простоять вот так целую вечность. – В то же время. А теперь давай что-нибудь сделаем с твоими рубцами.
Мы пересекли ручей, и я сразу услышала музыку. Когда мы вошли, отец сидел за пианино и не отрывал взгляда от клавиш. Но сегодня его игра не была такой неистовой, как прошлым вечером; мелодия звучала более спокойно и мирно. Грималкин лежал на пианино, поджав под себя лапы и зажмурив глаза, одобрительно мурлыча.
– Привет, папа, – отважилась я, гадая, посмотрит ли он сегодня на меня.
Музыка смолкла, и на долю секунды мне показалось, что он собирается поднять глаза. Но потом он снова ссутулил плечи и вернулся к игре, немного ускорившись. Грималкин даже не потрудился открыть глаза.
– Ну, надо ж с чего-то начинать, – вздохнула я, а Эш на мгновение скрылся на кухне. Я слышала, как он разговаривал с несколькими незнакомыми, писклявыми голосами – домовые Леананши? – а потом вернулся, держа в руках маленькую коричневую баночку. Папа продолжал играть. Я старалась выглядеть спокойной и полной надежды, но разочарование тяжело сдавливало грудь, и Эш тоже это видел.
Он ничего не сказал и повел меня наверх на чердак, усадил на аккуратно застеленную кровать, предварительно стянув медвежье покрывало. Эш открыл банку, и я ощутила резкий травяной запах. Он казался странно знакомым, напомнив о похожей сцене в холодной, а точнее, ледяной спальне, где Эш лежал без рубашки и истекал кровью, а я перевязывала его раны.
Внизу продолжала играть тихая, скорбная мелодия, от которой у меня внутри все сжималось. Эш залез на кровать и сел у меня за спиной, осторожно приспустил рукав с моего плеча, обнажив тонкую красную полосу на коже. Прохладная, покалывающая мазь легла на кожу, и я уловила ощущение раскаяния, тусклый отблеск сожаления.
– Знаешь, я все еще на тебя злюсь, – сказала я, не оборачиваясь. Нестройные звуки пианино угнетали и погружали в задумчивость. Я старалась не обращать внимание на холодные пальцы, скользившие по ребрам и оставлявшие за собой ощущение приятного покалывания. – Было бы неплохо сначала предупредить. Ты не мог хотя бы сказать: «Эй, в рамках твоей сегодняшней тренировки я собираюсь избить тебя до бесчувствия?»
Эш обхватил меня обеими руками, отдал мне банку и притянул к своей груди.
– С твоим отцом все будет в порядке, – пробормотал он, когда в груди заныло от сдерживаемых рыданий. – Просто его разуму требуется время, чтобы все вспомнить. Сейчас Пол растерян и напуган, а потому находит утешение в знакомых ему вещах. Продолжай с ним говорить, и в конце концов он начнет вспоминать.