Железная мистерия

— Кровь дохлестнула до стен Собора,
    До пьедесталов священных лир.
— Горе! впервые — в бликах пожара
    Храм Солнца Мира, алтарь, потир.
— Горе! до сердца Шаданакара
    Вздрогнуло все бытие,
                         весь мир.

Голос Стэбинга

Но Цитадель — прочна, как твердь!
                       Враг —
                         жив,
Пред ним робеет даже смерть,
                         град
                         сжав!
Кто вгрызся там в глубинный пласт,
                       как крот?
Кто там таится во весь рост?
                       кто скрыт?

Голос Укурмии

Оставь ее! Пусть броневой
                      тот холм,
Размыв, поглотят времена
                      в глубь волн…

Стэбинг

Нет! Пусть мне погибель,
                        муки,
                             вечный гнет,
Но жить с врагом в одной вселенной?
                                   Нет.

Подобно Устру, Стэбинг вырывает свое сердце, бросая его в пылающий Друккарг. Пламя усиливается во много раз. Материальный четырехмерный слой, в котором пребывало античеловечество России, перестает быть. Кажется, точно диски подземных лун, сорванные с орбит, закатываются за горизонт. В то же время молния сверхъестественной силы поражает Цитадель наземного Города. Бронированный конус разламывается пополам, как ореховая скорлупа. Немалую долю секунды внутри мелькает контур чудовищного червя, с подобием черт лица, вздыбившегося винтом. Кажется, что он готов, ища спасения, ринуться прямо на разоблачителей. Но воспламеняется все — его тело, земля, сам воздух.

Нестерпимую для глаз вспышку сменяет тьма, затапливающая весь Средний слой мистерии. Но в Нижнем — в том пустынном мире, где совершались битвы уицраоров, предстает демиург Яросвет. Ничего схожего с человеческим обликом нет в нем; единственное, о чем можно помыслить, это о белом блистании, как бы коронованном золотыми пламенами.

В Навне, виднеющейся поодаль как голубое зарево, едва уловимо намечается абрис женского образа.

То, что говорит Яросвет, выразимо лишь средствами музыки. Это — невмещаемая в словах мука сознания своей вины: вины того, кому был вверен сверхнарод российский и кто, создав некогда род уицраоров как щит от внешнего врага, этим завязал узел великой исторической трагедии. Музыкальное звучание, которым отвечает Навна, говорит об идее искупления.

Тогда демиург направляет световое оружие на самого себя. Совершается нечто, схожее с рассечением груди. Видится так, как если бы освобожденные светящиеся волны ринулись из медленно поникающего, погасающего их вместилища вниз и вверх, по всем измерениям пространства.