— Дорогое дитя, — сказала настоятельница, — я должна покинуть вас. Я ухожу с Мустиком по очень важному для вас делу. Нас не будет часа два. Больше пока ничего не могу вам сказать. Минуты сейчас равны часам. Никто, кроме вас и доктора, не должны приближаться к больному. До свидания, моя девочка. Будьте мужественны и не теряйте надежды.
— А я, дорогая матушка, попробую сделать невозможное и дам смерти последний бой.
Спустя пять минут настоятельница и Мустик покинули больницу, их сопровождал надзиратель, несший фонарь. Вскоре они прибыли в особняк коменданта и остановились в большом холле, заставленном удобными креольскими табуретками.
Дневальный поднялся, поприветствовав вошедших.
— Будьте любезны, прошу вас, скажите месье коменданту, что я желаю немедленно говорить с ним по чрезвычайно важному делу, не терпящему отлагательств.
Комендант еще не ложился, он работал в своем кабинете. Чиновник! Ночью! Работает для государства! Чудеса! Это уж слишком! Однако критическая обстановка в крае требовала того. Настоятельница вошла. Прошло несколько минут, и дневальный отправился за Мустиком…
Состоялась беседа, быстрая, таинственная и решившая дело. Охранники полетели пулей, а настоятельница, комендант и Мустик остались ждать в холле. Мустик, красный как рак, сиял; здоровый глаз блестел, а повязка по-прежнему пересекала лоб.
Комендант, несмотря на свое обычное хладнокровие, казался удрученным. Все трое хранили молчание. Оно длилось бесконечно! Наконец, не выдержав, комендант прошептал:
— Они не придут! Следовательно, это страшное сообщение, ставящее меня в ужасное положение…
Прошло еще несколько минут. Послышались скорые шаги.
— Нет, они все-таки будут здесь, — оживился комендант со вздохом облегчения.
— Они идут! Вот они! Победа!
И их взору предстали двое прилично одетых мужчин, в сопровождении надзирателя, объявившего:
— Месье Поль Жермон… Месье Анатоль Бодю.
Чувствуя себя превосходно и непринужденно, инженер почтительно поклонился коменданту. Поприветствовав таким образом высокое начальство, он сказал:
— Мы с большим удовольствием прибыли по вашему любезному приглашению. Прошу вас соблаговолить сказать, чем мы можем быть полезны?
— Дорогой месье, это дело одновременно и очень простое, и очень сложное… Даже и не знаю, как к нему приступить.
Мустик, до сих пор сидевший в кресле-качалке, вдруг выпрыгнул из него, словно черт из коробочки. И хотя его никто не приглашал к разговору, внезапно прервал беседу и выкрикнул звенящим голосом:
— Хватит историй и лжи, долой маски! Я узнал этих негодяев и заявляю об этом со всей ответственностью! Только-тот, кто был брюнетом, стал рыжим, а второй, почти мулатского вида, на самом деле — рыжий. Ошибки быть не может: у него те же свиные глазки и тот же тик [232]
. И другой тоже, с его голосом и задымленным пенсне, не обманет меня. Я пятьдесят раз подходил к ним в кафе в Неймлессе у бармена Джека. Месье комендант, мадам настоятельница. Смуглолицый — это Маль-Крепи, а другой Король каторги!Мустик сорвал повязку, свет упал на его лицо, и он добавил:
— Вы, конечно, узнали меня, боя Мустика, друга Железной Руки, настоящего Поля Жермона, инженера, которого вы здесь отравили, выкрав сперва у него документы, чтобы выдавать себя за него…
С великолепным хладнокровием, ничуть не оробев от этого ужасного обвинения, инженер расхохотался и сказал странно спокойным голосом:
— Комендант, у этого молодого человека скорее всего — солнечный удар. Он бредит. Но поскольку его безумные речи просто абсурдны [233]
, чтобы не сказать — оскорбительны, я прошу вас…Тогда надзиратель, до сих пор хранивший молчание, прервал его:
— Хватит! Я тоже узнал вас. Ваш голос из тех, что не забываются. Как и взгляд, который скрестился с моим там, в бухте Шарвен, когда упало ваше пенсне. Я был надзирателем в тюрьме Кайенны.
Инженер весело рассмеялся и сказал:
— Я, стало быть, так неприятно похож на какого-то негодяя…
— Да, похожи во всем, вплоть до татуировки на груди, которую мы сейчас увидим. Прежде всего с левой стороны четыре красных буквы Л. Р. Д. Б., затем — корона и скипетр. И наконец, с правой стороны девиз: «Быть свободным или умереть!» Вы все еще будете отрицать? Комендант, отдайте приказ арестовать их…
Комендант, очень бледный, но спокойный и полный решимости, вмешался наконец и холодно сказал:
— Месье, защищайтесь! Не словами. Один-единственный жест может опровергнуть это обвинение. Раскройте ваши одежды и покажите грудь.
Мужчина опять рассмеялся и, глядя на своего компаньона, сказал ему, пожав плечами:
— Думаю, мы попались.
— Так вы признаетесь? — комендант.
— Да, признаюсь! Во всем!
— Это вы — Король каторги?
— Да, я!
— В таком случае, вы — мой пленник!
— Нет! Короля каторги так просто не взять! Комендант, опасаясь отчаянного сопротивления, крикнул:
— К оружию!
Его голос прозвучал как гром и через открытые окна достиг двух постов, выставленных у входов. Послышался звон металла и шум быстрых шагов: люди прибежали, не мешкая ни минуты.