Железная цепь

Губы ее имели вкус меда и пряностей. Они были сладкими, горячими. Он гладил ее по затылку, забыл о сдержанности, страстно целовал ее, прижал к себе. Она была нежной и в то же время сильной, гибкой и женственной. Она была совершенной. Он никогда не испытывал такой нежности к женщине; он не понимал до конца, о чем идет речь, когда другие говорили об этом, потому что он не испытывал нежности к Грейс. Он жалел Грейс, испытывал потребность ее видеть, но это… эта сводящая с ума смесь восхищения, обожания, физического влечения… это было для него чем-то новым, незнакомым. Он с изумлением понял, что даже не может дать имя этому чувству. Он думал, что это не любовь, а просто плотская страсть, но оказалось, что он глубоко ошибался.

Он любил Корделию; нет, не так – он был влюблен в нее. Он пытался отогнать эту мысль весь сегодняшний день, зная, что нельзя отдаваться этим мыслям, этому чувству до тех пор, пока не минует опасность, пока родители и прочие не оставят их в покое, до тех пор, пока он не сможет поговорить наедине с Маргариткой… Тогда он расскажет ей…

Она отстранилась, задыхаясь. Щеки ее раскраснелись, алый рот был приоткрыт, волосы растрепались.

– Джеймс… Джеймс, мы должны остановиться.

Но ему меньше всего на свете хотелось останавливаться. Он хотел целовать ее всю ночь. Он хотел ласкать и перебирать ее густые шелковистые волосы, сказать ей, что вид ее грациозной шеи и точеных плеч вызывает у него желание писать сонеты. Ему хотелось вечно любоваться ею. Хотелось попросить ее стать его женой – по-настоящему.

– Почему? – хрипло произнес он. Он знал, что надо сказать ей все, надо признаться в любви, но не смог выдавить ни слова.

– Я… очень ценю твои слова… насчет того, что мы справимся с моим… моей проблемой вместе. – Корделия нахмурила лоб, но даже с таким серьезным, озабоченным лицом она была очаровательна. – Я знаю, ты готов на все, чтобы помочь своим друзьям. Но я не могу требовать этого от тебя, потому что мы не муж и жена. Наш брак – это притворство, фальшивка. Мы не должны забывать об этом.

– Нет, он настоящий, – с трудом выговорил Джеймс. – Мы… у нас… настоящий брак, семья, мы муж и жена.

Корделия взглянула на него в упор.

– Ты можешь сейчас, положа руку на сердце, сказать мне, что испытываешь по отношению ко мне то же самое, что и к ней? К Грейс?

У Джеймса сжалось сердце. Его охватил гнев. Отвращение. Он подумал о сломанном браслете, лежавшем в кармане.

– Нет! – воскликнул он почти грубо. – С тобой все совершенно иначе. Я не испытываю к тебе таких чувств, как к Грейс. Не могу испытывать к тебе того же.

На лице девушки появилось такое выражение, как будто он дал ей пощечину, и только в этот момент до Джеймса дошло, что он сказал. Как это звучит со стороны. Корделия поднялась с дивана, двигаясь механически, как во сне, поправила прическу.

– Я… – начала она. – Мне нужно…

В парадную дверь постучали. Джеймсу показалось, что звук этот разнесся по всему дому. Он мысленно проклял Эффи за то, что она уже спит, потом проклял двери и людей, которые стучатся в чужие дома среди ночи.

Снова стук, на сей раз громче. Джеймс стиснул зубы, чтобы не выругаться вслух, и поднялся на ноги.

– Наверняка это отец, – произнес он. – Я так и подумал, что он приедет сюда после того, как посторонние уберутся из Института. Он что-то подозревает.

Корделия кивнула. У нее по-прежнему было странное, застывшее лицо, похожее на гипсовую маску.

– Тебе следует поговорить с ним.

– Маргаритка. – Джеймс обнял ее за плечи. – Я не буду сейчас обсуждать с ним сегодняшнее, это подождет. Я скажу, чтобы он уходил. Нам с тобой уже давно пора поговорить откровенно.

– Что ж, если ты хочешь…

– Я хочу поговорить с тобой. – Он поцеловал ее в лоб, потом отпустил. – Жди меня наверху, у себя в комнате. Мне нужно многое объяснить тебе. Это очень, очень важно. Жизненно важно. Ты мне веришь?

– Ну, – пробормотала Корделия. – Если это жизненно важно…

Она хотела улыбнуться, но ничего не получилось; она оставила бесполезные попытки и вышла из комнаты. Он услышал, как она поднимается по лестнице. Джеймс еще на несколько секунд задержался в гостиной, чтобы привести в порядок одежду и пригладить волосы; он знал, что не получится вежливо избавиться от отца в таком взъерошенном виде. Потом вышел из гостиной и направился в вестибюль, думая о том, что скажет Корделии. Как он скажет ей это. Джеймс едва мог связно объяснить это самому себе – свои подозрения, свои умозаключения, свои чувства. Но ему необходимо было ей рассказать; ему казалось, что от этого действительно зависит его жизнь.

Джеймс подошел к парадной двери и распахнул ее. В дом ворвался зимний ветер. На пороге стояла Грейс и смотрела на него в упор своими серыми глазами, холодными, как северное небо. Не успел он опомниться от неожиданности, как она бросилась ему на шею.

Грейс 1900

В тот миг, в ночном лесу, когда Грейс защелкнула замок браслета на запястье Джеймса, это произошло. Он лишился свободы и превратился в ее раба. Огонь, горевший в его юношеском взгляде, погас – как будто она задула свечу.