Железные игрушки — магнитный потолок

Она стояла над зыбким квадратом, как над экраном телевизора, по которому пробегает рябь. Гидрокостюм облачал ее тайным заговором и, подняв правую руку, она входила в воду, разбив собрание рыцарей в блестящих латах, конклав охваченных шорохом, переливающихся жуков с блеском панцирных спинок. Сделав глубокий вдох, опускалась в магический кристалл, оставляя за собой след серебрящихся пузырьков, что взойдут у черной звезды. В тайных убежищах вод умирали косматые призраки, рождались светлые боги, звучал торжественный хор. Скользила, неслась, кувыркалась, играла в невесомости, плыла во все стороны жизни ихтиандром внутри божественного смысла, нисходила все глубже в родовое незатянувшееся темечко, где недоступен свет и все вокруг присутствует как тайна непроизносимого имени.

Все это так… А может, и нет.

Она прыгнула, ее тело торпедой прошило зеленоватую толщу в том направлении, где сейчас, по мгновенному расчету, должен находиться увлекаемый в глубину мальчишка. Неимоверная сила тащила тело ребенка вниз. Бурлящие пузырьки, мелькающие руки и ноги. Устремилась вслед, расстояние между ними сокращалось. Но мальчишку влекло в бездну, словно в лифте, опускающемся с головокружительной скоростью. Рука, растопыренные пальцы… Только бы дотянуться! Вставшие дыбом волосы. Выпученные от ужаса глаза. Рассыпаемые искорки, вырывающиеся изо рта. И она поймала его руку, рванула за собой. Худенькое тело превратилось в гигантского спрута… Он опутал ее парализующими щупальцами, повис свинцовой тяжестью. Его руки, скользящие по ее телу, обвивающие — были везде. Пальцы судорожно сомкнулись на ее горле, вцепились в волосы. Свившись в клубок, они опускались в черной невесомости, теряя запас воздуха в изнурительной схватке. И тут же, рядом — как будто взрыв! Черные гибкие существа накинулись, стеклянно-выпученные глаза надвинулись близко. Перед меркнувшим взором Ларисы ослепительные молнии… она схватила одну из них… Обожгла режущей болью ладонь… Спасатели тянули за собой страховочные концы и — она выброшена, вознесена к блекло-серому своду небес. Вдохнув во всю грудь хлорный (но выпитый сладчайшим нектаром) воздух, словно растворилась, металась в птичьей залетевшей стае. Кипение вокруг нее, мелькание блестящих тел было посвящено спасению мальчика.

Алексей бросил ей линь лебедки. Груз, прикрепленный к линю, пошел на дно, разматывая барабан. Лариса инстинктивно поймала ручку бегунка.

И вновь стала опускаться в бездну.

В какую-то темную страну, где она побывала… Возможно, это образы картин художника, которого она встретила в парке? Парк качался, пришитый к грозовому клубящемуся фиолету стекловолокном дождевых струй. Вспышки молний озаряли черные деревья, корявые кусты впивались, раздирая тело когтями. Тогда, прямо на нее, из мглы надвинулось что-то огромное, невообразимое, длинноволосое…

Чудовище шло навстречу, тащило на себе черный, в полнеба, гроб!

То, что должен был рявкнуть этот монстр подземным голосом, это — «Подымите мне веки: не вижу!» Уставить в нее железный палец. Она едва не лишилась чувств…

Вернее — и лишилась, потому что на какое-то мгновение ее словно приподняло над влажно напитанными травами, над запахом прелой почвы, окунуло в грозовое текучее электричество, насыщавшее ливневое пространство. Но затем… затем… вместе с незнакомцем (от него исходил запах нитрокраски, сам он весь залит синим блеском) они сидели, спрятавшись под деревянной продолговатой крышкой, в которую тарабанили струи, грозя пробить ненадежное убежище, батискаф, опускающийся на самое дно ночи, ливня, заброшенных полей, гулких трибун.

Да, она его встретила. Здесь у него, в трибунах закрытого на ремонт стадиона, мастерская. Потом они уже вдвоем тащили на себе гроб, прикрываясь… от чего? Или это просто безумие? Пытаться выйти «сухим» из этой воды? Побежали к мастерской. Она была занята крылом спортивного самолета. Но картины… множество его картин… Вынесенные на улицу, они были разметены, стали уплывать, разбрелись, словно живые, по парку. Их разнесло мощными потоками. Бросились догонять и собирать унесенные картины.

…Что это за багровая звезда, встающая над горизонтом? — спросила она. — Что это за пульсирующий, тревожно вспыхивающий свет?

— Это, на самом деле, никакая не звезда, — грустно ответил художник. — Это предупреждающий сигнал эхолота. Ты достигла предела, и он сигнализирует.

Господи… и что же делать?

— Ты вцепилась в бегунок. А надо нажать на ступицу. Тогда груз отцепится от линя. И тебя вытянут.

Резкий удар в грудь привел ее в чувство.

Перед ней на коленях стоял Алексей. Лицо бледное, в капельках пота. Рядом присела Илона, левой рукой держала ее запястье. В правой у нее блестящий шприц, на тонкой игле дрожала прозрачная слеза, отражая ее, Ларису, распластанную на мокром кафеле пола. «Ну, ты даешь, подруга! — Казалось, вместе, оба, выдохнули Алексей и Илона. — Еще бы немного и… в рубашке, считай, родилась!»

А может, в гидрокостюме?

— Ну и ЧТО? Что там?! Ты что-нибудь видела? — тут же набросился Алексей. — У тебя весь линь ушел без обрыва! Ты до дна донырнула, да?