Железные Лавры

Колокол так и сорвался из головы моей в сердце мое, там ударился гулко о кровяное дно и раскололся весь. Как же сразу не узнал такого редкостного дана!

Едва не задохнулся от изумления, едва не воскликнул: «Да кто же от края до края земель, от востока до запада или, вернее, от запада до востока не слыхал небылиц о Рёрике Сивоглазом! За ним следом рыбы во всех реках и морях давятся золотыми перстнями и, выброшенные на берега, тухнут так никем и не найденные!»

Не знал, радоваться или ужасаться такой нечаянной встрече. Да и не желал знать. Иная моя главная страсть – любопытство – уже брала надо мною верх. Умные головы в Городе сомневались, рождался ли на земле столь баснословный в своих подвигах и неудачах данский ярл или же вовсе он – выкидыш вранья, гуляющего по постоялым дворам в диких захолустьях. И вот теперь он стоял предо мною во плоти! А недавно и вовсе лежал – и кто бы поверил мне, расскажи я, как вынесла его бурная река Тибр в полной броне и как волки обхаживали его себе же на беду. Засмеяли бы все.

- Рад я встрече, грозный сокрушитель несчастий, - осмелился так обратиться к ярлу Сивоглазому. – Наслышан о тебе в своих краях немало.

По сем испытующе примолк, а Рёрик Сивоглазый вовсе не выпятил грудь и не задрал подбородок, а только кивнул, чем и позволил мне осмелиться больше:

- Давно желал знать, что в рассказах о тебе правда, а что досужая клевета. Да ведь нам теперь по пути, коли ты вызвался обрести посвящение в Истину, и, значит, найдется час ответить рассказом на мой рассказ. Так ли, славный ярл Рёрик?

- Всё правда, - вдруг легко принял на себя все приписанные грехи и чудные подвиги баснословный данский ярл. – Как правда и то, что направляюсь я в Рим, обрету новую славу. Такой славы сам Беовульф чаять не решался, меня безумцем посчитал. А куда направлялся ты, жрец?

- Господь, похоже на то, велел нам стать притоками одной реки, - ответил ему. – Нам пока по пути, если то правда, что сам Тибр впадает в Рим. По меньшей мере, по пути до того места, где Тибр украсит берег святым для меня образом моего Господа.

- Видение было? – Ярл имел редкий дар вопрошать, не любопытствуя.

- Видение, - сдается мне, впервые в жизни с горечью соврал, ибо мог ли рассказать правду, кою дан-язычник понял бы вкривь и вкось?

- Рад буду я узреть столь диковинное место, - не сказал, а повелел дан.

- Аминь, - вздохнул с облегчением. – Что на твоем наречии кратко означает «Нетрудно сказать, что воистину так».

- Но прежде я должен оказать почести моим воинам, - изрек дан, а я-то про их тела и забыть успел, так мне он сам собою слепил глаза. – Они чаяли увидеть Рим. Им с нами тоже по пути, и они упредят нас в Риме – течение реки как бег коня.

В Валхаллу я никак не собирался, но неудачливым храбрецам в помощи не отказал, а ярл тому не воспротивился.

Стало мне любопытно, как Рёрик Сивоглазый справит погребение своим ни за обол пропавшим храбрецам. Слыхивал: даны и иные северяне возлагают своих ярлов и воинов на особые корабли со всеми добытыми ими сокровищами, поджигают и отталкивают от берегов, сами оставаясь на тверди в праведной бедности и в чаяниях захватить в налетах и грабежах новые сокровища ради новых огненных погребений посреди бескрайних вод. А тут как же будет?

Первым делом потянул Рёрик Сивоглазый своего Хлодура, достав золотой рукоятью до самых облаков и учинив среди них пробоину, чтобы светлей внизу стало. Обратил он острие меча вверх и наискось и срубил двенадцать молодых дубов толщиной в девичий стан каждый. И каждое дерево он срубал одним ударом меча, зачем-то всякий раз поджимая одну ногу. Уже потом я узнал, что, по традиции данов, коли рубишь древо или врага, невольно опираясь и на вторую ногу, то значит, стареешь и пора призывать к себе смерть в самом ближайшем бою, а вольно опираться можно, лишь когда раны велики и кровь течет из тела обильнее, чем похлёбка – из кострового кана в котелок. Так легко косил он дубы, что вразумился я: разрубить меня от макушки до мошонки не было похвальбой – ярл, развалил бы как, кочан капусты, немощное мое тело, поднявшись на мизинец левой ноги.

Потом дан отсёк крупные ветви и стал складывать стволы два по шесть. А я взялся помочь, радуясь поводу лишний раз согреться и забыть про голод. Пока, кряхтя, едва приподнял один дуб за острый скошенный комель, данский ярл успел уложить все остальные в два рядка – будто невесомых девиц на постель носил.

- Чем кряхтеть впустую, дело твое – молитва, жрец, - устыдил он меня.

Что же теперь?