Железные Лавры

Меч поднимался золотой, ярловой рукоятью вверх из вод Тибра ниже по течению, шагов на семьдесят, а следом за мечом исходил из вод и сам ярл. Воды обтекали его, как движимую скалу, не в силах ни повалить, ни унести. Дан восставал из холодной, стремительной стихии, только крепче порозовев и ожив.

- Хлодур со мной! – возгласил он, ступив на берег. – Обретён!

Может статься, рад оказался я не меньше хозяина Хлодура: теперь-то уж нам не пропасть.

И вот в те мгновения дивился: неужто и вправду, если и не приблизилось ко мне Царство Божие, то, по крайней мере, правда и судьба, наконец, сходятся и сойдутся в месте обретения святого образа. Иначе откуда столько чудес в один недолгий час: волки отступают, бурные воды выносят на берег живого утопленника в броне, потерянные мечи обретаются на самом дне, скрытые илом. Да и сам я еще никак не погиб телом ни в водах морских, ни на чужих сушах, хотя мог бы сподобиться уже не раз.

Дан так и двигался ко мне, разрастаясь нагим телом и торжественно держа правой рукой меч за лезвие, рукоятью вверх. Меч показался мне маловат и коротковат для такого великана, ожидал я увидеть грозное железо в мой рост и вес.

- Молился, жрец? – хрипло вопросил ярл, подойдя и дохнув донным хладом.

Был бы он не так розов и весел, дал бы повод и вправду страшиться восставшего утопленника.

- Как тут не молиться? – честно отвечал ему и невольно, на радостях, разговорился: – За спиной, в чаще, один зверь из недобитой стаи и к тому в придачу восемь разбойников из недобитой шайки. А у меня и руки заняты. А как бы утащили? Ты бы подумал, что я вор, а то по мне и смерти хуже.

- Славно говоришь, как поешь, жрец, - сказал дан. – Тебе и скальдом не пропасть.

Положив, видно, не пригодившийся для битвы с чудищами кинжал поверх моей и так не малой ноши и передав меч в другую свою руку, он снял с ее среднего пальца одно из крупных золотых колец весом никак не менее драхмы и сунул мне в нос:

- Прими дар.

«Вот истинный северный властитель!» - восхитил меня его прямой жест.

Между тем, руки мои так и были заняты – больше уж некуда.

- Не носит раб Господа Иисуса Христа золота, - признался ему, сомневаясь, не лгу ли, но, если и лгу, то не в сей час. – Прости меня, славнейший кольцедаритель. А вот еды и крова нам на такое кольцо в путь хоть до самой Индии достанет, не то, что до Рима.

- Уже твое, ты и распорядишься, - не проявив никаких новых чувств, постановил дан и ткнул мне кольцо больно в губы. – Погрей его пока языком, может, и передумаешь. А я облачусь.

Ничего не оставалось, как только взять чудный дар в рот и перекатывать его там, как камешки Демосфен, готовя новые убедительные речи.

Дан облачился, чем освободил мои руки. Тогда я предусмотрительно спрятал кольцо в поясную щель, где хранил и спасительный девяностый псалом на кусочке палестинского пергамента.

- Молился своему Христу Богу? – вопросил дан, вновь принявший вид грозного меченосца.

- И никакому иному богу, - твердо отвечал я.

- Вот и Хлодура я обрел, думал верно, - кивнул дан и изрек: - Готов послужить за все благодеяния и Богу твоему. Каково посвящение в силу Его? Слыхал – водой. Воды достанет? – Он властно указал на бурный и мутный, но безвредный для его жизни Тибр. – Как велено вашим обычаем, так и могу свершить, одетый ли, нагой ли. Впрочем, не сейчас. Позже. Нужно прежде обрести цель пути, дареную Одином.

И вновь оставил дан меня в ужасе и волнении разинувшим рот – рыбою, выброшенной на сушу.

Уж не тут ли, на сем месте, правда и судьба моя сошлись и облобызались? Уж не судил ли Ты, Господи, недостойному рабу Своему стать просветителем данов, начиная с этого доверчивого ярла явно не злой натуры, что редкость, если не чудо? Видно, он полукровкой был, что и подтвердилось впоследствии.

Вот как ударила гордыня мне в голову! Вот как примерился в равноапостольные!

Но вовремя опомнился. Кто я, чтобы стать просветителем варваров? Вот и заключенный аввой Лонгином бес признавался тому отшельнику, что, де, с радостью искушает монахов, посылая их в страны варваров под предлогом учительства, так взращивая их, монахов, гордыню. И хотя сам Иоанн Златоустый упрекал авву Лонгина и твердым призывом посылал его просвещать язычников, но я-то кто и каков? Послушник-то неудачный на всю оставшуюся жизнь, а не то, что монах!