Ослабил, распустил я свой слух, как распускают ремешки сандалий перед омовением ног. Иными словами, не имел никакого желания слушать баснословные песни о житии ярла, а только жаждал узнать его историю из его собственных уст, будучи уверен, что Рёрик Сивоглазый не соврет о себе ни единым словом.
Меж тем, тронул бард Турвар Си Неус одну струну, и со скатерти-ковра, закрывавшей передней стороной все подстолье, дабы не видны были ноги и прочие уязвимые места хозяев, тотчас разбежались все золотом вышитые лани и серебром вышитые, гнавшиеся за ланями гончие псы. Тронул бард вторую струну – рванулись и перескочили по кругу с факела на факел огни, освещавшие залу. Тронул бард третью струну – посыпался со сводов на столы и блюда старый мох и помет летучих мышей. Запел бард на дребезжащей своей, нешлифованной, занозистой латыни, и решил я, пока не рухнули сами своды, немного вздремнуть от первого сытного тепла.
Пока дремал, никого тем не обижая, оставался под любопытным присмотром местного аббата, сидевшего выше по столу. Он же, узнав, что я из самого Города Константина, всё набивался ко мне в собеседники, как к равному, удобряя тем мою гордыню. Его, выходца из старого римского рода, услаждала моя едва не допотопная, исконная латынь, коей меня обучали во Дворце хранители древних речений. Он соскучился по непринужденной беседе, ему хотелось поговорить, а не увещевать твердой пищей свою подчиненную братию или же разливать молоко перед хозяином здешних едва пролазных просторов. Ближе к середине песни, лепившей вполне комические чудеса о ярле Рёрике Сивые Глаза, аббат вопросил меня негромко:
- Насколько лжет голосистый пришелец? На всю снизку?
- Судя по равнодушному и даже сумрачному, как эта зала, виду бродячего данского властителя, о ком он и поет, певец отцеживает чистую правду, - в той же полудреме, а потому безо всякого зазрения совести, витиевато соврал я.
Несколько очнулся же, когда услыхал в песне новость, мне еще не известную.
Сообщал бард о недавних подвигах данского ярла, небылицы о коих до Города еще не докатились. О том, как выброшенный после кораблекрушения на берега Нортумбрии ярл-скиталец победил в поединках трех женихов королевской дочери, однако вместо того, чтобы оказаться усаженным за свадебный стол, был столкнут коварным королем в огромную дворцовую яму, полную ядовитых змей. Но не тут-то было. На дне той, самой смертоносной на всем севере ямы Рёрик Сивоглазый пошел в пляску, коей был обучен в Ирландии потомками баснословного короля Конхобара Мак Несса. В таком танце у человека вырастает сразу по сотне стоп на каждой ноге. Так, разойдясь, ярл потоптал, посбивал все главы змей раньше, чем те успели ужалить его, а потом, переводя дух, сгоряча помочился на них, и случилась от того такая жаркая известь, что вскипела тотчас она, выбросила ярла едкими парами наверх, изрыгнулась из ямы наказанием египетским для всей земли Нортумбрии, затопила ее ядовитой пеной. И любая жидкость стала ядовитой кругом – и вода, и брага. Почернели урожаи и все потомки короля Нортумбрии, овцы скрючились и пропали под собственной шерстью, быки перестали быть быками. Стало ясно, что на дочери короля больше никто не захочет жениться, а самого ярла выброс жженого пара благополучно перекинул через пролив в Нормандию.
Хорошо пел бард Турвар Си Неус, но дальше, по мере неумолимого движения ярла с севера на юг, через неизвестно где расположенное владение Беовульфа к пределам Италии, лесной певец заставил меня насторожиться и затянуть ремешки слуха.
В его песне пустился ярл златобоким лососем по рекам к самому Риму то по течению, то против него, взлетал над перекатами, перескакивал пороги. И все выше становились те перекаты и пороги, и все выше – прыжки лосося. И вот последний порог восстал перед ярлом-лососем настоящей твердыней, со стенами и башней, опасно напоминая собою замок графа Ротари Третьего Ангиарийского. Песнь барда становилась все выше, а плавники ярла-лосося – все острее и раскаленнее. И вот разогнался ярл в потоке, раздулся в огромного железного левиафана, взмыл над замком-порогом и рассек его стальными плавниками. И от удара плавниками по каменным стенам вздыбились из тверди искры, и запылал тот и без того порушенный замок-порог позади, ибо никакая земная сила уже не могла противостать стремлению ярла-лосося обрести корону императора самых просторных владений на грешной земле и к короне в придачу – великие Железные Лавры…
Тогда-то и началось наваждение.
Но не напугали меня ни растворение стен вокруг и сводов над головой, ни круговой танец факельных огней. Не раз слыхал я рассказы дворцовых знатоков и путешественников о силе иных лесных певцов голосами своими даже и невольно дурманить глаза слушателей и доводить до кровавой ломоты их уши. Лишь когда меч ярла Рёрика сошел со стеныи так – рукоятью вверх, а острием вниз – поплыл к нему, а сам ярл невольно потянулся из-за стола к своему брату-мечу, уразумел я, что малый день Рагнарёк грозит вот-вот наступить, а миг, о коем предупреждал и просил меня бард, уже и наступил весь целиком.