Железные желуди

Назавтра в Новогородке Курила Валун, сам того не чая, оказался во главе толпы из трех-четырех сотен корабелов с Немана, лайбы и плоты которых превратили в щепки тев­тоны в Гилии - одном из неманских устьев, а тако ж разде­тых и разутых войною смердов и каких-то голодных, но с дюжими глотками бродяг. Они в ярости ворвались с посада на детинец, принялись крушить и жечь все, что попадалось под руку. Слуг князя Войшелка, которые пытались сопро­тивляться, перебили, привязали за ноги к коням и волоком отправили считать версты аж до Немана. Что уж там при­няла неманская вода?..

- Князь Войшелк умом тронулся! - кричали в толпе. - Новогородок отдал галичанам, а сам подался на Афон, на Святую гору, - приспичило ему замуроваться там в пещере. Хотим князем Глеба Волковыйского!

В посаде тут и там занимались пожары. Вот уж где было чего посмотреть! Девчата и молодицы, спасая от огня свои жилища, голышом выскакивали во двор, с кринкой молока в руках трижды обегали дом и потом лили молоко в огне­дышащие окна. Делалось это, чтобы умилостивить Бога ог­ня Жижеля. Но то ли молока было мало, то ли не хотел Жижель принять жертву, это не помогло - выгорела, зияла черными провалами, как щербины во рту, добрая половина строений.

Из подземной темницы вызволил Курила Валун братолюба Алехну, на руках вынес под неяркое зимнее солнце.

- Снежок! - по-детски обрадовался Алехна при виде тонкого белого ковра, устилавшего землю, деревья и кры­ши. Дрожащей, почти прозрачной ладонью он провел по стене, соскреб щепотку влажного снега, понюхал его и с жадностью отправил в рот, словно какое-нибудь заморское лакомство.

Прибежала Лукерья, расцеловала брата. Приковылял из посада старый, совсем уже седой золотарь Иван. Увидел, как сдал за годы заточения его любимый сын, когда-то кра­савец и умница, и бессильно заплакал, мешал слезы печали и радости.

- Не плачь, батя, - улыбнулся старику Алехна. - вишь, я жив, И голову крысы в подземелье не отгрызли. - Он, пошатываясь, встал на ноги, заговорил ломким голосом: - Земляки! Братья! Уж и не чаял увидеть вас. Если б вы знали, какое это счастье для меня!

В руках у него появился чернолаковый канфар. Алехна маленькими глотками пил вино. Щеки у него брались румянцем, глаза искрились.

- Не идите под волынцев и галичан! Какая на них надеж­да, коли они сами - татарские рабы? - бросал он в толпу. - Оставайтесь с Литвою. Только так вы сохраните свои дома и свои души.

- Так Войшелк же сбежал в монастырь, - послышались голоса.

- Есть Миндовг.

- Есть князь Глеб Волковыйский! - выкрикнул Курила Валун и уже тише добавил: - Зря я тебя вытащил на белый свет.

Но Алехна не услышал или сделал вид, что не слышит Курилиных слов. Свобода, вино и белый слепящий снег сделали, казалось бы, невозможное: бывший вожак братолюбов воскрес прямо на глазах. Рядом были сестра и отец, перед ним был Новогородок, пострадавший от пожаров, но сильный и готовый постоять за себя, за спиной остались сырые и постылые стены темницы, и Алехна, расправляя плечи, словно вырастая над толпой, вдохновенно говорил:

- Хотите знать, каким я вижу наш завтрашний день? Мо­гучую державу вижу. Своими щитами она заслонит вас и ваших детей от чужеземцев. Как волшебный кубок святой Ядвиги, держава эта превратит затхлую воду поражений в сладкое вино побед. Верю, что не усохнет наш корень и не переведется наш род. Люди! Братья! Помогите мне сесть на коня и все, кто хочет, идите за мной: я покажу вам нечто такое, что вы обязаны увидеть, если желаете жизни и про­цветания Новогородку.

Курила Валун в изумлении внимал пылким словам не­давнего узника. В чем только душа держится, а смотри как заговорил.

Подвели коня, подбросили в седло Алехну, и в окружении большой шумной толпы он двинулся с детинца в посад.

"Князь да и только", - раздраженно думал Курила Валун, Но, ловя на себе счастливые взгляды Лукерьи, ощущая воинственное воз­буждение народа, он осмотрительно молчал.

Вдруг в мельтешении людских лиц Курила Валун заме­тил того, о ком чуть было не позабыл, отдавшись бурному ходу событий, - княжеского дружинника Веля. Тот тянул голову из толпы, ел глазами Лукерью.

- Стой! - вскричал Курила. - Стой, песье племя!

От его громоподобного голоса вздрогнули все, кто ока­зался поблизости: так ревет медведь, раненный стрелою не куда-нибудь, а прямо в глаз.

- Стой! - снова крикнул Курила.