Железный король

– Подойди, – сказал он мягким, но твердым и властным голосом. – Иди ко мне. Давай поговорим, дочь моя.

«Я не твоя дочь», – хотелось мне ответить, но слова застряли в горле. Краем глаза я увидела зеркало на комоде, а в нем – свое отражение с длинным ушами. Вздрогнув, я отвернулась.

Откинув покрывало, я заметила, что одежда на мне другая. Меня помыли, и вместо рваной отвратительной рубашки и штанов, в которых я проходила последние два дня, на мне была чистая, белая, ажурная ночная сорочка. Помимо этого, у изножья кровати для меня был подготовлен наряд: до смешного причудливое платье, вышитое изумрудами и сапфирами, плащ и длинные перчатки по локоть. Я сморщила нос при виде такого наряда.

– Где мои вещи? – спросила я, повернувшись к Оберону. – Настоящие?

Лесной Царь фыркнул.

– Я не приемлю одежду смертных при своем Дворе, – тихо заявил он. – Думаю, тебе следует надеть что-то более подходящее для твоего происхождения, раз уж ты здесь задержишься. А твои тряпки я сжег.

– Вы… что?!

Оберон прищурился, возможно, я зашла слишком далеко. Полагаю, Король Благого Двора не привык, чтобы его поступки ставили под сомнение.

– Эм-м-м, извините, – пробормотала я, вылезая из постели. Займусь одеждой позже. – Так о чем вы хотели поговорить?

Вздохнув, Лесной Царь смотрел на меня с неловкостью.

– Ты поставила меня в затруднительное положение, дочка, – пробормотал он наконец, повернувшись к камину. – Ты единственная из моих чад, кто рискнул войти в наш мир. Должен признать, я удивлен, что тебе удалось прожить так долго, даже под присмотром Робина.

– Чада? – Я учащенно заморгала. – В смысле, у меня есть братья и сестры?

– В живых нет. – Оберон непринужденно пожал плечом. – И не в этом веке, уверяю. За последние двести лет твоя мать была единственной, кто привлек мое внимание.

Во рту неожиданно пересохло. Я смотрела на Оберона с нарастающим гневом.

– Почему? – потребовала я, и он в удивлении изогнул бровь. – Почему она? Мама ведь была замужем за папой? Вас это вообще не волновало?

– Нет. – Взгляд его был безжалостен и непреклонен. – Мне нет дела до человеческих ритуалов. Мне не нужно разрешение, чтобы взять то, что хочу. Будь она по-настоящему счастлива, у меня бы не получилось покорить ее.

«Ублюдок».

Я прикусила язык, чтобы это слово не вырвалось наружу. Несмотря на весь гнев, самоубийцей я не была. Но взгляд Оберона был резким, словно он знал, о чем я думала. Он смотрел на меня пристально, словно ждал, что я брошу ему вызов. В течение нескольких ударов сердца мы смотрели друг на друга; кругом клубились тени, а я все пыталась не отводить глаз. Бесполезно: смотреть на Оберона – это как противостоять надвигающемуся торнадо. Вздрогнув, я опустила глаза.

Спустя мгновение взгляд Оберона смягчился, его губ коснулась слабая улыбка.

– Ты очень на нее похожа, дочь, – продолжил он голосом, полным гордости и смирения. – Твоя мать была удивительным человеком. Будь она фейри, ее картины бы ожили – столько любви и заботы она в них вкладывала. Тогда в парке, когда я смотрел на нее, то видел ее тоску, одиночество, отрешенность. Она хотела от жизни большего. Ждала чего-то необычного и удивительного.

Я не хотела слушать. Не хотела, чтобы что-то разрушило мои прекрасные воспоминания о нашей прежней жизни. Хотела и дальше верить, что мама любила папу, что мы были счастливы и довольны, что она была всем для него. Мне не хотелось слышать про одинокую маму, ставшую жертвой уловок фейри и их чар. Одно такое заявление, и мое прошлое превратилось в полную неразбериху; теперь мне казалось, что я совсем не знала свою мать.

– Я подождал месяц, потом решил явиться ей, – продолжал Оберон, не обращая внимания на мои страдания. Я рухнула на кровать, а он продолжал: – Со временем я изучил ее привычки, чувства, знал о ней все. Тогда я решил открыться и показал ей лишь толику моей истинной природы; мне было любопытно, потянется ли она к волшебному или будет цепляться за свое смертное неверие. Она охотно приняла мой мир, с безудержной радостью, словно ждала меня всю жизнь.

– Прекратите! – задыхалась я. В животе замутило, я закрыла глаза, пытаясь подавить тошноту. – Не хочу это слышать. Где был мой отец, когда все это произошло?

– Муж твоей мамы часто не ночевал дома, – ответил Оберон подчеркнуто, напоминая, что тот человек не был мне отцом. – Возможно, именно поэтому твоя мама жаждала большего. И я дал ей это: одна ночь волшебства, страсти, которой ей так не хватало. Всего одна ночь. Затем я вернулся в Аркадию, и воспоминания о нас исчезли из ее памяти.

– Она не помнит вас? – Я подняла глаза. – Поэтому она никогда не рассказывала мне?

Оберон кивнул.