Железный пар

Бодуля уверял, что эта книга (редкость исключительная и большой цены) была перетолкована на русский по личному распоряжению Екатерины II, хотя сама она, императрица то есть, борясь с масонством, великие сомнения имела относительно талантов Калиостро и норовила подкузьмить его в своих комедиях («Обманщик» и, если правильно запомнил, «Обольщённый»). Она не пожелала не то что побеседовать, но даже попросту увидеться с Бальзамо во время его почти девятимесячного пребывания в Санкт-Петербурге, где он снискал восторг столичной знати благодаря прилюдно совершённым чудесам. Более того, по личному распоряжению императрицы он был внезапно выслан из России. Однако, как сказал Бодуля, едва книга эта появилась на немецком, Екатерина тут же повелела перевести её на русский (мистически настроенная девица Шарлотта фон дер Реке сперва поверила в дар Калиостро, но после увидела обман и, чтобы рассказать о нём другим, всё виденное описала), что в тот же год исполнил Тимофей Захарьин. Но результат вышел, так сказать, обратный замыслу: интерес к Калиостро оказался столь велик, что просвещённое столичное дворянство, охваченное пылом страсти к алхимии, раскупило издание мгновенно, благодаря чему оно стало редкостью уже в те времена.

Так говорил Бодуля и моргал.

Он думал, я не знаю. Он думал, я в гуманитарном плане – серый чижик. Отчасти так и есть, осознаю, – белые пятна чувствую и, верный честности самоотчёта, понимаю, что надо бы их поскорее истребить. Но лишь отчасти чижик, лишь отчасти! Я, между прочим, двадцать лет назад уже переплетал «Новый Плутархъ» отечественного автора Кузмина. Больше скажу – «Плутарха» прочитал. Книга была в издательской обложке работы Добужинского – хозяин заказал сделать поверх неё (обложки) составной надёжный переплёт с кожаным корешком и уголками, коленкоровым крытьём и тиснением на крышке под мирискусников (сейчас подумал: как хорошо туда бы подошли шрифты с чудесного лейпцигского атласа). Ну вот, и я её прочёл. И кто такой Бальзамо, стало быть, не понаслышке знаю. И мнение имею – жулик. Потом был кинофильм ещё… Смотрел не раз. Картина легковесная, но не без юмора и даже кое-где иронии в адрес нашей малахольной жизни. Помнится, однажды помечтал: вот если б он, Бальзамо, был действительно кудесник, а не, выражаясь мягко, плут, тогда б его (живого из-за эликсира) сегодня интересно было б взять и посвятить в ответственные сторсменчелы – с тем, чтобы способности его пустить на стоящее дело. Продлить, например, насколько можно жизнь сторонникам идеи ПСЧ, чтобы могли работать, не отвлекаясь на болезненную старость, и в награду увидели воочию дела своего разума и смелых рук. Неплохо вышло б. Славно. Очень хорошо. В таком ключе Бальзамо с эликсиром вполне бы мог доставить пользу. Такую же, как если б в сторсменчелы определить сегодня А. Б. Ч. (о чём не раз подумывал в мечтах). Хотя последний, несомненно, способней, даровитей и нужнее будет в великом предприятии по обустройству общежития планеты. А про сомнительного Калиостро, разумеется, это пустяки фантазий… Сгинь, обольститель! Брысь! Изыди!

О чём я? Да, как только завершил дела с Бодулей (взяться за работу согласился, но с уговором – трёпаную кожу чинить не буду, а переплёт налажу заново, точно такой, как был (чуть-чуть даже искусственно состарю), – это дороже выйдет, но разумнее для дела), подошёл на кассу и с детиной рассудительной наружности и волчьей сединой в причёске (он брат мне лишь по свойству памяти) поговорил. Сказал, что невзначай услышал о его желании увидеть неизведанные горы и в обстоятельствах нехватки средств готов взять на себя расходы. Сказал, что очень надо мне, что если он упрямится задумает – я в ноги брошусь. Сказал, что это просьба жизни, что… Много что. Однако есть условие – в горящих копях он добудет и прямиком сюда доставит внутренние вещества природы, которые сами собой сочатся из горы Кухи-Малик. Он удивился, он смутился. Он обещал с приятелем списаться, подробнее узнать маршрут и сообщить мне результат. Ну, что ж – тянуть нельзя: поездка намечается на майские, а это уже совсем, совсем не за горами!

* * *

Кишлак Пиньён – эхо Прованса шариком прокатилось в гортани – удивил необычайно. Когда-то и здесь пылали копи. Потом погасли, выгорел угольный пласт – крепость Сарводи в устье Пасруда охраняла от чужаков чудеса здешних недр.

Но удивило другое – Пиньён весь был розово-красный, как мясистый помидор с душанбинского базара.

Дело не в небесном свете. Сложенные из красных камней дувалы были связаны красной глиной, за красными домами вставали красные склоны гор, позади машины над красной дорогой курилась брусничная пыль.

Только крыши были бурыми, тополя вдоль арыков – зелёными, и на встречных жителях – то пёстрые платки и платья, то чёрные чапаны, тюбетейки и калоши.

Но и запылённые крыши, и кора деревьев, и калоши, и лица пиньёнцев, и торчащие из рукавов кисти рук тоже имели красноватый оттенок. Красная порода насквозь пропитала жизнь этих людей. Сложить здесь военно-патриотическое предание – пустяк. Чиль-Духтарон утрётся.