Железный тюльпан

После репетиции она захотела подышать свежим воздухом, прогуляться. «Юрий, езжай домой один. Припаркуй машину у подъезда, не задвигай в подземный гараж, мне она понадобится рано утром». С утра пораньше она хотела съездить к Игнату Лисовскому. Все же Игнат был один из немногих, кто, заподозренный ею и не уличенный ни в чем, к ней благоволил. И это именно Игнат рассказал ей про всех, кто навек остался на той фотографии, схваченный мертвенной белой вспышкой в римской ночи. Это Игнат навел ее на след Рене, Люция, Зубрика. И вот она близка к цели. Зубрик. Бахыт. Рита. Один из трех. Один из этих трех. Она не может, не имеет права ошибиться. Иначе жизнь ее, что, как бешеный скорый поезд, стучит, катит стремительно по накатанным рельсам, внезапно сковырнется и с грохотом покатится под откос.

Да, завтра обязательно съездить к Игнату. Игнат — башка. Вместе они что-нибудь придумают. Завтра репетиций нет, она может отдохнуть, принять ванну, намазать фэйс кокосовым молочком, поесть фруктов. Весна, авитаминоз, надо есть апельсины, яблоки, киви. Ее губы изогнулись в усмешке. Давно ли ты стала любительницей фруктов, Сычиха. Давно ли ты, как бродяжка, стояла у окна «Парадиза», всматриваясь в человечьи фигуры и тени там, за стеклом, не имея никакой возможности туда, внутрь, в красивую жизнь, войти, сесть за столик, заказать чего душа желает.

А теперь ты живешь красивой жизнью.

Ну и как?! Красивая она?!

«Ты пойдешь к кому-то в гости, Люба?..»

Беловолк теперь со смущением выговаривал это «Люба».

«Нет, Юра. Просто прогуляюсь. Хочу прогуляться пешком. Поглазеть на вечернюю Москву. Так тепло, хорошо. Пахнет тополями. Посмотрю на первые звезды. Знаешь, я разучилась смотреть на звезды. Я такая замотанная. Дай мне побыть хоть немного одной. Пожалей меня».

Он пожал плечами. На его аристократическом, с брезгливо поджатыми губами, зеркально-гладко выбритом лице, в глазах с чуть нависшими морщинистыми птичьими веками Алла прочитала беспокойство. Он явно не хотел отпускать ее одну. Может, он что-то предчувствовал?

«Ну, будь по-твоему. Иди».

«Только не поезжай за мной на машине. Не следи за мной. Я не люблю, когда ты шпионишь за мной».

«Не буду шпионить. Только даю тебе время на то, чтобы медленно пройти по центру до ближайшего метро, ну, на худой конец зайти в кафе и выпить чашку кофе с коньяком. И никакого мороженого. Застудишь глотку. И — быстро — под землей — до „Проспекта Вернадского“. Я буду ждать тебя в машине около станции».

Алла проводила долгим взглядом красные огни «вольво». Беловолк, странно, Беловолк, которого она так боялась, так ненавидела. Он тоже стал ей почти другом. Или она просто привыкла к нему, сроднилась с ним?..

Алла, Алла, опомнись… Кто в этом дико изменившемся мире может сейчас стать друг другу — другом… Друг твоего друга — твой враг?!.. Похоже на то… Да, так оно теперь все и есть…

Медленно, медленно каблуки ступали по теплому, мокрому асфальту. Только что прошел дождь. Тверской бульвар оставался позади. Распахивалась, как черный веер в огнях-самоцветах, сумасшедшая веселая Тверская, кишевшая разнопестрым людом, и коренным московским, и заполошно-транзитным, густой шорох от стремительно несшихся машин висел над дорогой; мигали, суетливо мелькали рекламы-надоеды, со стендов и афиш глядели чьи-то огромные глаза, огромные пачки сигарет, огромные бутылки водки, плыли в сумерках огромные светящиеся надписи: «НЕ ДАЙ СЕБЕ ЗАСОХНУТЬ», «НАДО ЧАЩЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ», «МОСКВА — ГОРОД СВЕТА». Алла вздохнула. Что за жуткий слоган: «Москва — город света». А в ее Сибири, а на Дальнем Востоке города сидят без света и отопления. Иркутск — город тьмы?! Красноярск — город тьмы?! Владивосток…

Прочь эти мысли. Она звезда. Она не должна думать о том, что где-то люди страдают. Она должна сейчас медленно идти, дышать вечерним теплым воздухом, размышлять. Размышлять о том, как ей узнать, кто убийца из этих троих.

Она вышла на Тверскую, украдкой помахала рукой бронзовому Пушкину. Свернула налево, к Белорусскому вокзалу. Да, она дойдет до вокзала, спустится в метро и поедет домой, а за то время, пока она идет по Тверской и пялится на огни реклам и на роскошные витрины магазинов, маркетов и ресторанов, она придумает, как ей вскрыть, каким ножом, эту загадочную консервную банку.

Она подняла руку и пощупала рану от ножа Риты под пластырем. Заживает, уже не так больно. Вот сволочь Рита. Кто сделал ей, безумке, такой же шрам на шее?!

Может быть, ее прежний муж… Или любовник… Ты же не знаешь ее жизнь, Алла. И к чему тебе ее знать. Тебе важно знать одно: если она, или они оба с Бахытом, убили Евгения Лисовского, то они вполне могли убить и Любу. Тем более Люба увела Евгения от нее. Месть женщины может быть чудовищной. Месть женщины может быть какой угодно.

Господи, но при чем тут Сим-Сим… и его рана, такая же рана на горле?!